Раннее христианство. Том II - Эрнест Жозеф Ренан
История церковной иерархии является историей тройного отречения: сначала община верных передает все свои полномочия в руки старейшин, или пресвитеров; коллегия пресвитеров резюмируется затем в одном лице — епископе; наконец, епископы латинской церкви признают своим главою одного из своей среды — папу. Последний прогресс — если к этому явлению можно применить такое выражение — совершился уже в наше время. Епископство же, напротив, создание II века. Поглощение церкви пресвитерами произошло еще до конца I века. Послание Климента Римского говорит еще не о епископстве, а о пресвитерстве. В нем еще нет и следа какого-нибудь возвышения одного пресвитера над другими, ведущего к свержению других. Но автор открыто провозглашает, что пресвитерство и клир существуют раньше народа. Апостолы, устанавливая церковь, избрали, по указанию Духа Святого, «архиереев и диаконов для будущих верующих». Власть апостолов была передана в непрерывной преемственности. Поэтому ни одна церковь не имеет права низлагать своих старейшин. Богатые в церкви не пользуются никакими привилегиями. Также и те, кто почтен мистическими дарами. Они не только не должны считать себя выше иерархов, но должны быть самыми покорными из всех. Тут затрагивалась великая проблема: «Кем существует церковь? Народом, клиром или получившими откровение?» Вопрос этот возникал уже и во времена св. Павла, который правильно разрешил его: взаимной любовью. Наше послание решает его в духе чистого католичества. Апостольское звание — все; права народа — ничто. Итак, можно сказать, что начало католичества было действительно положено в Риме, потому что римская церковь начертала первое его правило. Первенство принадлежит не духовным дарам, не науке, не благородству; оно принадлежит иерархии — власти, переданной посредством канонического рукоположения, непрерывной цепью восходящего до апостолов. Чувствовалось, что свободная церковь, такая, какою ее понимал Иисус и допускал еще св. Павел, была утопией, из которой ничего нельзя было извлечь для будущего. Евангельская свобода создавала только беспорядок, но никто не понимал, что утверждение иерархии привело к однообразию и смерти.
IV
Климент, по всей вероятности, не застал уже ни Петра, ни Павла. Но его большой практический ум подсказал ему, что спасение христианской церкви требовало примирения двух ее основателей. Он ли вдохновил автора «Деяний», с которым он, по-видимому, находился в сношениях и который говорит об этом примирении как об уже совершившемся факте, или благочестивые души обоих внезапно согласились относительно направления, которое нужно было дать взгляду христиан? Мы не знаем этого, так как у нас нет никаких документов. С достоверностью можно лишь сказать, что примирение Петра и Павла было делом Рима. В Риме были две церкви; одна шла от Петра, другая — от Павла. Если бы многочисленные, приходящие к Иисусу исповедники этих церквей — одни со стороны Петра, другие со стороны Павла — вздумали спросить: «Как? Значит, есть два Христа?», — нужно было иметь возможность ответить им: «Нет, Петр и Павел вполне соглашались друг с другом. Христианство одного было христианством другого». Может быть (это остроумное предположение принадлежит Штраусу), легкий оттенок был по этому поводу внесен уже в евангельскую легенду о чудесном лове рыб. По рассказу Луки, сетей Петра не хватает, чтобы вместить всю массу идущих в них рыб; Петр принужден подать знак своим товарищам, чтобы те пришли ему на помощь; тогда вторая лодка (Павла и его помощников) наполняется, как и первая, и улов Царства Божьего обилен.
Жизнь обоих апостолов начинала сильно забываться. Все видевшие их уже исчезли, большинство не оставило никаких записей. Имелась полная возможность свободно вышивать по этой, еще совершенно нетронутой, канве. Друзья и враги пользовались неизвестностью, создавая аргументы для своих тез и для удовлетворения своей ненависти. Около 130 года, т. е. приблизительно через 66 лет после смерти апостолов, в Риме сложилась пространная эбионитская легенда. Она утвердилась под названием «Проповеди», или «Путешествия Петра». Главной ее темой были проповеди и путешествия Петра. Она рассказывала о миссионерской деятельности главы апостолов, главным образом вдоль Финикийского побережья, о совершенных им обращениях, о его спорах, преимущественно с Антихристом, бывшим тогда страшным призраком христианской совести, Симоном из Гиттона. Но часто под прикрытием этого проклятого имени обозначалось другое лицо: мнимый апостол Павел, враг закона, разрушитель истинной церкви. Истинной церковью была церковь Иерусалимская, во главе которой стоял Иаков, брат Господень. Никакое апостольство не считалось действительным, если не могло предъявить писем от этой центральной коллегии. У Павла таких писем не было, значит, он был самозванец. Он был «враг человека», пришедший сеять плевелы по следам истинного сеятеля. Зато с каким увлечением Петр изобличал его обманы, его ложные доказательства личного откровения, его восшествие на третье небо, его претензию знать об Иисусе то, чего никогда не слыхали люди, внимавшие евангельской проповеди, наконец, ту преувеличенность, с которой он и ученики его толковали божественность Иисуса!
Эти странные выходки малообразованных сектантов остались бы без последствий всюду, кроме Рима; но все, что касалось Петра, принимало внушительные размеры в столице мира. Книга о «Проповедях Петра», несмотря на ее ереси, возбуждала большой интерес в правоверных. Она провозглашала первенство Петра. Св. Павла она оскорбляла, но несколько поправок могли смягчить то, что неприятно поражало в этих нападках. Было сделано несколько попыток загладить особенности новой книги и применить ее к нуждам католичества. Эти способы переделки книг в духи той секты, к которой данное лицо принадлежало, были совершенно в порядке дня. Мало-помалу сила вещей заставляла себя чувствовать; все благоразумные люди видели, что спасение дела Иисуса заключалось только в полном примирении двух основателей христианской проповеди. До конца V века у Павла оставались еще ярые враги — назареи; но у него были и неумеренные сторонники, вроде Маркиона. Вне этих упорных, правой и левой, произошло слияние умеренных масс, которые, хотя и были обязаны христианством одной из школ и оставались к ней приверженными, вполне признали права другой на то, чтоб называться христианской. Иаков, приверженец абсолютного иудейства, был принесен в жертву; хотя он и был истинным главою сторонников обрезания, ему предпочли Петра, проявившего гораздо менее оскорбительности по отношению к ученикам Павла. У Иакова остались горячие приверженцы только среди иудействующих христиан.
Трудно сказать, кто извлек наиболее выгод от этого примирения. Уступки потребовались главным образом со стороны Павла; все его последователи, без всякого затруднения, признавали Петра, тогда как большая часть христиан, обращенных Петром, отвергала Павла. Но чаще
