Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

контролировать и справляться с потенциальными ситуациями, которых ему суждено было бояться больше всего, в которых он неизбежно чувствовал себя наиболее уязвимым, но которых нельзя было избегать вечно. Подобные ритуалы лежат в основе всех видов успешной современной психотерапии. В наше время при лечении тревожных расстройств (возьмем, к примеру, десенсибилизацию – восстановление нормального психического состояния) пациент подвергается так называемому обрядовому (то есть в предсказуемых обстоятельствах, смоделированных специалистом) воздействию новых или иным образом угрожающих стимулов (с соответствующей реакцией, которую хочет спровоцировать врач)[321]. Теоретически это вызывает привыкание, а на самом деле благодаря направленному исследованию в ходе терапии происходит переосмысление и коррекция поведения (так что некогда ужасающее явление или повторяющаяся фобия превращаются (обратно) в нечто управляемое, знакомое и известное). Добровольная конфронтация также помогает ранее напуганному человеку поверить в то, что он способен противостоять страху и преодолевать его. Управляемая добровольная конфронтация, по-видимому, приносит терапевтическую пользу, даже когда ситуация, которой избегают, является травматической[322] – когда, казалось бы, жестоко настаивать на воздействии объекта страха и работе с ним с поверхностно-эмпатической точки зрения.

Рис. 36. Небесная генеалогия Матери-разрушительницы и Матери-созидательницы

Обряд добровольной конфронтации способствует отождествлению с героем и подражанию ему (неважно, признается это открыто или нет). Человек понимает, что мужественный исследовательский дух может вечно преобладать над угрозой. Именно отождествление и подражание, а также их абстрактные эквиваленты и последствия объясняют рост уверенности в себе и развитие и способностей, которые обычно сопровождают процесс конфронтации. Переосмысление и коррекция поведения, сопровождаемые терапевтическим воздействием, возвращают ранее пугающие силы неизвестного под власть знания, в область известного. Исследованная территория расширяется, хаос отступает, и Великая Мать попадает под строгий контроль ее супруга, Великого Отца – культуры. Благодаря исследованию происходит сотворение Вселенной из докосмогонического хаоса и формирование скрытого отождествления с Логосом, созидательным и искупительным словом.

Анализ широко распространенных, потрясающих воображение, но метафорически равноценных обрядов жертвоприношения, само существование которых заставило одного проницательного автора предположить, что человек по сути своей безумен[323], – помогает лучше понять возможность превращения угрозы в обещание. Мы уже говорили о том, что значимость объекта зависит от контекста интерпретации. Именно это позволяет понять смысл принесения жертвы. Прекрасное лицо благодатной матери – это образ, который принимает неизвестное, когда к нему относятся правильно. Все новое одновременно ужасает и многое обещает; именно мужество и талант (и благодать Божья) определяют, какой аспект станет доминировать. Если обуздать неконтролируемую мощь и подчеркнутый эротизм жаждущего крови зверя, они послужат на благо воспитания, защиты и умножения стада. При надлежащем использовании разрушительная сила внезапного возгорания становится надежным проводником в пути. Природа превращается из горгоны в щедрую госпожу, когда к ней обращаются храбрые, честные и смиренные.

Древние религиозные обряды в первую очередь помогали приспособиться к окружающему миру. Они основывались на знании верного подхода и развивались в соответствии с пространством, окружающим первичное божество, воплощение неизвестного. Массовые человеческие жертвоприношения, (прото)типичные для первобытных религиозных практик, являются трагической иллюстрацией того, что, по сути, люди добровольно отдаются во власть разрушительной природы. Это нечто, сопоставимое с созидательной встречей со страшным неизвестным. Принесенные жертвы часто поедались, в реальности или символически, дополнительно подчеркивая воплощение бессмертия человеческого духа и действий героя. Такие ритуалы обобщались и менялись по мере развития – вместе с природой жертвенной сущности (сама же идея оставалась неизменной).

Например, в 1871 году в Индии на празднике в честь Великой Матери в облике Дурги[324] забивали двадцать буйволов, двести пятьдесят коз и двести пятьдесят свиней. Окровавленный песок в жертвенных ямах меняли дважды в день – его убирали и закапывали в землю, чтобы та сохраняла плодородие. С психолого-исторической точки зрения убийство животных является относительно поздним явлением, которому обычно предшествует ритуальное приношение человеческих жертв. Индолог Генрих Циммер утверждает:

Ужасающая (ghora-rupa) темная богиня Кали подносит к губам череп, полный кипящей крови; облаченная в багряницу, она стоит в лодке, плывущей по морю крови, посреди потока бытия, и требует жертвенный сок, чтобы в своем милостивом проявлении (sundara-murti) как мать мира (jagad-amba) она могла даровать существование новым формам жизни в процессе непрерывного размножения, чтобы как кормилица мира (jagad-dhatri) она могла питать их грудью и давать им «сытную пищу» (anna-purna). Существует древняя концепция, уходящая корнями в каменный век: природе необходимо на каждом шагу протягивать руку помощи; даже она ничего не может сделать сама. Она не более самодостаточна, чем человек. Ничто не происходит само по себе – ни в космосе, ни у людей. Мы должны совершать шумные обряды, чтобы освободить луну из когтей затмения, чтобы одолеть ее демонов; и если солнце должно побороть зимнюю слабость и подниматься все выше с расцветом года, молодая девушка, символизирующая солнце, должна все выше и выше взлетать на качелях. Мать-земля требует, чтобы ее оплодотворяли и подкрепляли соком жизни – кровью, только так она сохранит плодородие и сможет питать жизнь[325].

Таинственные и кажущиеся абсурдными обряды на самом деле иллюстрируют две критически важные взаимосвязанные мысли: (1) сущность человека – то есть божественный аспект – должна постоянно приноситься в жертву неизвестному и добровольно представать перед разрушительной/созидающей силой непредсказуемой Великой Матери (как мы уже говорили); и (2) чтобы увидеть положительный образ неизвестного, следует уничтожить – принести в жертву – самое любимое и дорогое.

Первая мысль основана на представлении о том, что ко всему непознанному следует подходить открыто и добровольно, чтобы получить знания или выработать новые модели поведения. Вторая показывает, что неправильная, устаревшая или иным образом неуместная привязанность (неподходящие действия или основанные на них верования) превращает мир в бесплодную пустыню, вмешиваясь в сам процесс адаптации. Стойкая, упорная привязанность к ложным благам, свидетельствующая о доминировании патологической иерархии ценностей («умерший бог»), равносильна отрицанию героя. Те, например, кому не в радость изобилие, просто не к тому стремятся и от этого страдают. Несчастье зачастую является следствием незрелого или негибкого мышления – следствием озабоченности чем-то незначительным. Невротик цепляется за то, что делает его несчастным, при этом обесценивая процессы, возможности и мысли, которые освободили бы его, если бы он их принял. Принесение в жертву самого дорогого, чтобы умилостивить богов, является воплощением теории о том, что непознанное снова будет сулить благо, если применяемая схема приспособления к нему («правящий царь») будет как следует изменена (то есть разрушена и возрождена). Человек, переставший отождествлять себя с тем, что он прежде ценил, одновременно сталкивается лицом к лицу с неизвестным и, следовательно, бессознательно подражает герою. Добровольная утрата