Модели культуры - Рут Бенедикт
Дом покойного оставляют пустым и заброшенным. В нем больше никогда не будут жить. Под приподнятым над землей полом сооружают огороженную камеру из плетеных циновок, в которую хозяева деревни вводят оставшегося в живых супруга. Тело его натирают углями от костра, а на шею вешают петлю из черной веревки – знак траура. Первый месяц или два проводит он сидя на земле в темной камере. Затем он будет работать в саду тещи и тестя под их наблюдением, как это было во время помолвки. Также он будет ухаживать за садом своей покойной жены и за садами ее братьев и сестер. Ему не разрешается улыбаться и принимать участие в обмене едой. Когда из могилы достают череп покойной и с ним танцуют дети сестры умершей, ему запрещено смотреть на танцующих. Череп передается на хранение сыну сестры, а дух в ходе церемонии отправляется в путь в страну мертвых.
На время траура его родственники не только должны ухаживать за его садом, но и нести куда более тяжелое бремя. После погребения они обязаны заплатить деревне покойного. В качестве даров они преподносят сыновьям сестры, участвовавшим в погребении, приготовленный ямс, а также ямс сырой, который выставляется в деревне умершей и раздается проживающим в деревне родственникам покойной, причем наибольшую долю получают члены ее сусу.
Таким же образом вдова попадает в подчинение родственников умершего мужа. На ее детей возлагаются особые обязанности: на протяжении года они должны будут готовить пюре из бананов и таро и относить его в деревню покойного, чтобы «расплатиться за своего отца». «Разве не держал он нас в своих объятиях?» Они чужаки, которые должны заплатить роду их отца, к которому сами они не относятся, за то, что один из его членов был с ними добр. Они выполняют свои обязательства, и за эти услуги не полагается никакой платы.
Скорбящий освобождается от зависимости после того, как его клан расплатится с кланом покойного. Они, как и раньше, принесут в качестве дара сырой ямс, и мужчины из рода умершей разрежут траурную веревку на его шее и смоют уголь с его тела. Начинаются танцы, и родственники уводят его обратно в свою деревню. Год его наказания окончен. Он больше никогда не войдет в деревню покойной супруги. Если от траура освободился вдовец, его дети, разумеется, остаются в деревне их настоящего рода – деревне, в которую их отец никогда больше не войдет. Во время празднования окончания траура, поется песня об их расставании, которое неизбежно наступает. Она обращена к отцу, для которого настал последний день его наказания:
В полночный час
не спи, не спи и говори.
Не спи сейчас и говори,
не спи и говори.
Майворту, с тела твоего
смоет уголь Мванивара.
Рассвет разгонит ночи мрак.
Не спи сейчас и говори.
Майворту есть вдовец, которому осталась одна-единственная ночь, чтобы поговорить со своими детьми. На следующей день с него смоют уголь. Когда «рассвет разгонит ночи мрак», его тело вновь перестанет быть черным. Он больше никогда в жизни со своими детьми не заговорит.
Кланы обоих супругов – не единственные, кто во время траура вовлечен в процесс взаимных обвинений. Оставшийся в живых супруг есть представитель не только вражеской деревни, которого по традиции считают виновным в смерти покойного, но и представитель всех тех, кто проживает в этой деревне после вступления в брак. Как уже было рассмотрено, эта группа набирается из как можно большего числа деревень, поскольку считается, что заключить несколько брачных союзов с одной и той же деревней – плохая политика. В какой-то момент супруги хозяев деревни, если их брак не распадется, окажутся на месте супруга, который сейчас отбывает наказание. Когда начинается траур, они в праве наложить запрет на фруктовые деревья хозяев деревни и даже, изображая величайшую ярость, срубить некоторые из них. Чтобы снять это табу, они спустя несколько недель вооружаются копьями и обрушиваются на деревню, словно бы в попытке ее завоевать. Они приносят с собой крупную свинью и грубо бросают ее у порога хижины ближайшего родственника покойного. Они спешно карабкаются на растущие в деревне бетелевые пальмы, срывают с них все плоды и, пока никто не успел понять, что происходит, бросаются прочь. Два этих нападения суть обрядовое проявление возмущения против тех, кто может потребовать от них во время траура отбыть наказание. По традиции, вместо откормленной свиньи приносили в жертву человека. Во всяком случае, как только захватчики скрываются из виду, жители деревни приходят от борова в неистовый восторг. Его готовят, после чего он становится поводом для череды пиршеств, на которые приглашаются жители деревень всех супругов – таков дар приготовленной пищи, который преподносят в самой оскорбительной форме. Те, кто дарит, берут жидкое сало и выливают его на уважаемого пожилого представителя из тех, кто дар принимает. Мужчина тут же вскакивает и бросается вперед с самым угрожающим видом, танцуя с воображаемым копьем и осыпая хозяев традиционными оскорблениями. Ему, как и в случае с табу на деревья, предоставляется право выразить возмущение от лица всех супругов против клана умершего, которые может требовать от них отбывания наказания во время траура. Кто-то из сусу покойного может пригрозить старику, но не говорит ничего чересчур оскорбительного, и тот в конце концов умывается и с большим аппетитом ест. Если деревня умершего приносит в деревню супруга вместо свиньи приготовленное пюре, его подобным образом выливают на представителя принимающей стороны, а затем в открытом танце изображают негодование. Напряжение между этими двумя группами разрешается одним из крупнейших на Добу пиров – пиром, который устраивает деревня умершего,
