Театр Мориса Метерлинка - Ефим Григорьевич Эткинд
Семья роженицы, лежащей в соседней комнате, за закрытой дверью: муж ее, брат мужа, слепой старик отец, три дочери («Непрошенная»). Все ожидают прихода родственницы, обещавшей навестить больную. Роженице лучше, врач успокоил близких, и только слепой отец полон безотчетной тревоги: в каждом звуке ему чудится приближение неведомого, страшного, невыразимого. Вот раздался шорох, вот открылась дверь, вот раздаются чьи-то шаги на лестнице… Но в комнату никто не входит.
«Дед. Что-то случилось!.. Я уверен, что моей дочери хуже!..
Дядя. Вы бредите.
Дед. Вы не хотите мне сказать!.. Я вижу ясно, что-то случилось!..
Дядя. Значит, вы видите лучше, чем мы».
Именно это и хочет сказать драматург: слепой старик видит лучше зрячих. Ведь старик и сам позднее говорит: «Бывают минуты, когда я менее слеп, чем вы…». Муж и брат мужа слепы духовно, они поверхностные люди, видящие только материальную действительность, неспособные прислушаться к тому непостижимому, что таится под ее покровом. Они верят только в то, что видят, только в эту, по терминологии Метерлинка, «первую действительность». Но смерть, которую предчувствовал старец, в самом деле пришла. И увидел ее приближение только слепой, освобожденный от необходимости видеть внешний мир. Вообще слепота — любимый символ раннего Метерлинка. Слепота, по его концепции, — естественное состояние человека.
Драма «Слепые» — символическое изображение человеческой жизни. Священник-поводырь привел в лес слепых мужчин и женщин; теперь они сидят друг против друга, не зная, что проводник умер и что труп его здесь же, рядом с нами. Стоит темная ночь, слепые ждут возвращения проводника, бушует океан, он грозит затопить голодающих, мерзнущих людей, и постепенно слепые теряют надежду на спасение. Собака, прибежавшая сюда из богадельни, подводит их к трупу священника; тогда они окончательно убеждаются — спасения ждать неоткуда. И вдруг раздаются шаги, плачет единственный среди них зрячий — грудной ребенок. Что он увидел? Чьи это шаги?
«Самая старая слепая. Они уже здесь! Они среди нас!..
Слепая девушка. Кто ты?
Молчание.
Самая старая слепая. О, смилуйся над нами!
Молчание. Затем раздается отчаянный крик ребенка».
Слепые мужчины и женщины — это человечество, вечно блуждающее в потемках; умирающий поводырь — это, по Метерлинку, религия, которой больше нет у людей. Среди них — смерть, но они не знают этого, не видят; лишь немногие, самые чуткие из них, смутно ощущают ее близость.
Так среди людей живут силы, приближение которых может почувствовать только мудрый старец, а увидеть — малое дитя. Другой аспект человеческой слепоты дан в маленькой драме «Там, внутри». Семья мирно собралась вокруг стола — отец, мать, две дочери. Они еще не знают о том, что их постигла беда: утонула третья дочь. Люди безмятежны, счастливы, а в доме у них смерть. Об этом знает чужой старик, который вместе с незнакомцем стоит под окном, не решаясь войти, — ведь случилось так, что он держит нити судьбы этой семьи. Семья, занятая мелкими повседневными делами, окружена неведомым, ей не дано даже подозревать о собственной судьбе. Мало того, эти люди, как и те слепые в лесу, ничего не знают даже друг о друге. Молодая женщина, видимо, покончила с собой, но никто не догадывается об этом. «Неизвестно, — говорит старик незнакомцу. — Что мы знаем?.. Она, по-видимому, была скрытная. У каждого человека есть немало поводов, чтобы не жить…».
Последняя маленькая пьеса из цикла драм о смерти-роке, о неведении и бессилии человека — «Смерть Тентажиля». Маленький мальчик Тентажиль приехал к своим сестрам в таинственный замок, хозяйка которого, его бабушка, никогда не показывается обитателям. Сестры слышали разговор служанок — старуха хочет погубить Тентажиля. Они охраняют брата, спят, крепко обнявшись с ним, но это не помогает: ночью служанки похищают ребенка. Игрена отправляется на поиски брата по черным переходам замка, она слышит его жалобные стоны за железной дверью, она стучится, умоляет, рыдает, проклинает, но голос мальчика слабеет, и наконец он там, за железной дверью, умирает. «Чудовище! — кричит в бессильной ярости Игрена. — Чудовище!.. Я на тебя плюю!..» Этими словами заканчивается драма — драма, посвященная бессилию любви: любовь слабее смерти. Королева-смерть безжалостна, всемогуща, отвратительна. Игрена беспомощна, жалка, но прекрасна в своей самоотверженной любви и в своем бессильном бунте. Игрена проявляет активность, на которую неспособны ни Мален, ни слепые, ни дед в «Непрошенной», она поднимает бунт против рока… Бунт этот прекрасен, но обречен на неудачу. Не лучше ли бездействовать и размышлять, чем действовать активно, но терпеть поражение?
2
«Я восхищаюсь Отелло, но, мне кажется, он не живет величественной повседневной жизнью Гамлета, у которого есть время жить, потому что он бездействует». Эти парадоксальные слова Метерлинка содержатся в программной его статье «Трагизм повседневной жизни», вошедшей в книгу «Сокровище смиренных» (1896), своеобразное евангелие символизма[6]. Здесь молодой Метерлинк сформулировал свою философию, служившую базой для его драматургии, а также развил свое эстетическое учение. В «Сокровище смиренных» Метерлинк — последовательный идеалист. Для него материальная действительность, данная человеку в ощущениях, не более чем отблеск далекой и неведомой истины, мировой души, недоступной ни чувствам, ни разуму людей. Мистическая сущность мира может только смутно угадываться избранными натурами, далекими от грубого земного бытия. История человечества представляется Метерлинку сменой материалистических или рационалистических эпох и эпох спиритуалистических, когда люди оказываются «на грани освобождения от тяжкого бремени материи»[7]. К таким «эпохам духовности» Метерлинк относит Древний Египет, Древнюю Индию, Персию, Александрию и особенно Западную Европу средних веков. Им противоположны «эпохи материальные» — греческая и римская античность, Франция XVII и XVIII веков. Современность кажется Метерлинку эпохой переходной, когда «область души с каждым днем все расширяется», когда наступает кризис реальных наук — физики, химии, биологии — и рождаются новые, «оккультные науки», преодолевающие материалистическое учение. Все эти рассуждения — новое издание идеализма, которое подверглось сокрушительной критике в книге В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Нас интересуют здесь не столько философские аргументы Метерлинка, сколько его эстетические выводы. Поэтому остановимся на двух положениях, определивших художественное своеобразие ранней драматургии Метерлинка, — на теории «статического театра» и на теории «молчания».
Теория «статического театра» развернута в статье «Трагизм повседневной жизни». Поскольку для поэта-символиста сущность мира — не окружающая людей материальная действительность, но некая неведомая им духовная сфера, то для поэтической драматургии важно показать не потрясающие подвиги или катастрофы, но минуты общения человека с этой таинственной сферой духа.
