Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер
Казахи[99] выводят своё происхождение от мифического родоначальника «Алаша». Между собой они опознавали друг друга как представителей особых систем родства. Любой казах был в состоянии перечислить своих предков как минимум до седьмого колена. Постоянно повторяя и сообщая окружающим собственную родословную, казахи таким образом устанавливали своё место в сложной структуре степного общества[100]. Его составляли три большие группы, или орды (жузы). Большая, или Старшая, орда проживала главным образом на юге и юго-востоке сегодняшнего Казахстана, на рубеже XIX–XX вв. она охватывала около 700 тыс. чел. Средняя орда кочевала в центральных, восточных и северных районах Казахстана. В те времена в ней насчитывалось около 1.3 млн чел. Малая (Младшая) орда — к началу XX в. примерно 1.2–1.3 млн чел. — населяла запад нынешнего Казахстана. Помимо принадлежности к одной из трёх больших орд, казахи идентифицировали себя по кланам (родам) и аулам[101]. Включённость в подобные клановые сети имела первостепенное значение для каждого отдельного человека, поскольку определяла его социальный статус, вне зависимости от того, существовали лежащие в основе этих сетей родственные отношения в реальности или только в воображении[102].
Казахи жили не в эгалитарном и тем более не в «бесклассовом» (как казалось некоторым современникам той эпохи), а в сильно стратифицированном и строго иерархическом обществе[103]. Однако, сталкиваясь с чужаками или необходимостью реагировать на внешние вызовы, аулы чаще всего выступали как единое целое. Старейшины у казахов назывались аксакалами («белобородыми»), предводители мелких племенных групп — баями. Последнее слово большевики употребляли без разбора в отношении клановых старейшин, зажиточных казахов, судей и прочих представителей казахской верхушки. В среднеазиатских республиках «бай» стал аналогом «кулака» европейских регионов Советского Союза, и, встречаясь в источниках, этот термин — так же как понятие «кулак» — в большинстве случаев не позволяет делать какие-либо выводы о действительном социальном или материальном положении обозначаемого им человека. Ясно только, что советские функционеры считали «баев» идейными противниками и классовыми врагами[104].
Не все казахи были кочевниками. Значительная часть населения вела полукочевой или оседлый образ жизни. В особенности со второй половины XIX в. российская колонизация привела к тому, что все больше казахов стало отказываться от кочевого существования[105]. К началу XX в. многие казахские семьи имели постоянные зимние жилища и стойла для скота. По итогам первой советской переписи населения 1926 г., по крайней мере четверть казахов оказались «оседлыми» и более 65% — полукочевниками, которые пускались в путь исключительно летом. Лишь незначительное меньшинство (чуть больше 6%) кочевало круглый год[106]. Тем не менее благосостояние казахской семьи измерялось главным образом величиной её стад; земля для кочевников играла второстепенную роль. Их имущественное положение претерпевало существенные изменения под воздействием окружающей среды. Прежде всего смертельную угрозу для людей и животных представляли природные катаклизмы вроде периодически наступавшего «джута», когда степь покрывалась толстой коркой льда, которую скотина не могла пробить копытами[107].
Российская[108] история — это история многообразного взаимодействия с кочевниками-степняками. Однако в коллективной памяти русских и степняков глубже всего запечатлелись столкновения между кочевыми племенами и московскими князьями[109]. Особенно формирующим и вместе с тем болезненным опытом для русской истории стало «татаро-монгольское иго» — владычество монгольских ханов над Русью с XIII по XV в.[110] Прошло несколько столетий, прежде чем военную опасность со стороны степи удалось устранить и отдельные кочевые племена одно за другим перешли под руку «белого царя» (хотя бы номинально)[111]. Русскому государству необходимо было внести ясность в свои отношения с кочевыми подданными. Решением проблемы представлялся перевод последних на оседлое положение. Ещё императрица Екатерина II в конце XVIII в. поддерживала подобные инициативы, которые, правда, сколько-нибудь заметного успеха не принесли[112]. Лишь во второй половине XIX в., после военного покорения Средней Азии[113], империя усердно занялась принуждением кочевых «инородцев»[114] к оседлости[115]. Царские чиновники в числе прочего прибегли к одному из якобы самых эффективных методов колониальных держав по подчинению периферии: поощряли переселение крестьян из европейских регионов. Необъятные «вольные просторы» степи, по их мнению, только и ждали, чтобы «европейцы» их окультурили и заполнили[116]. Такого же направления мысли придерживались позже и большевики, когда приступили к освоению степи.
Вначале Российская империя по традиции двинула на завоёванные территории в качестве колониального авангарда казаков[117], потом за ними последовали крестьяне из среднерусских и украинских губерний, мигрировавшие в Среднюю Азию из-за растущего земельного голода в родных местах. Приток европейских крестьян зависел от текущей конъюнктуры: периоды запрета на переселение чередовались с этапами усиленной вербовки новых колонистов[118]. Но, так или иначе, число желающих попытать счастья в Средней Азии непрерывно возрастало. А после того, как в ходе столыпинских реформ 1906 г. для колонизации была отведена плодородная область Семиречье на востоке территории, которая позже станет Казахстаном, люди хлынули туда толпами[119].
В условиях притока европейских поселенцев-крестьян, которым колониальная администрация при раздаче земли отдавала предпочтение перед коренным населением, всё настоятельнее вставал вопрос о будущем кочевничества[120]. «Излишки» площадей, оставшиеся после раздачи, зачислялись в земельный фонд администрации и распределялись между новоприбывшими поселенцами. Таким образом, лучшие земли в короткий срок перешли от казахов европейским крестьянам. К тому же целый ряд распоряжений и административных предписаний осложнял условия для кочевания. «Степное положение» 1891 г., отводившее на казахский «двор» не более 15 десятин земли (около 16.4 га), поставило кочевников в крайне затруднительную ситуацию, поскольку кочевать на такой площади стало невозможно[121]. За несколько лет казахские стада сократились, радиус миграций уменьшился, и кочевники в
