История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

имеет большое влияние на короля и что Его Величество, получив возможность видеться с Ашбурнемом, останется весьма доволен и сочтет это свидетельством уважения к его особе с их стороны. Точно так же им было известно, что Ашбурнем является непримиримым врагом шотландцев и не питает ни малейших симпатий к прочим пресвитерианам; и что хотя он и не лишен известного умения ловко втираться в доверие к другим людям, однако глубоким и проницательным умом, способным постигать что-либо еще, кроме выболтанного кем-нибудь по неосторожности, не обладает, зато с великой охотой распространяется обо всем, что только приходит ему в голову. По этим причинам Ашбурнему, как и Беркли, они нисколько не возбраняли часто бывать у короля; явились же к нему оба эти джентльмена почти одновременно, в ту пору, когда армия сосредотачивалась в намерении (открыто еще не заявленном) идти на Лондон, а Его Величество по-прежнему находился с армией в тех местах, где было всего удобнее приступить к осуществлению этого замысла.

Его Величество радушно принял обоих, ведь один из них явился с рекомендацией от королевы и, желая придать своей особе еще больше веса, заверил Его Величество, что за ним, как за человеком, которому они готовы довериться, специально посылали офицеры армии; что они встретили его с распростертыми объятиями и не колеблясь разрешили посещать короля; другой же ни в каких рекомендациях не нуждался, ибо искреннее расположение короля само по себе гарантировало ему теплый прием. Итак, Его Величество выразил желание, чтобы Беркли и Ашбурнем, поддерживая связь между собой, вошли в сношения с теми из своих друзей, которые еще не считают целесообразным являться к нему, узнавали их мнения, старались, насколько возможно, выведать намерения обеих партий и сообщали ему все необходимое — дабы впоследствии, опираясь на эти и иные сведения, он мог бы вернее рассудить, как ему надлежит действовать. Эти двое (ведь они общались со всеми друзьями Его Величества, а с офицерами армии могли встречаться так часто, как только хотели) являлись главными агентами, чьими советами и сведениями по преимуществу и руководился король, хотя сами они редко беседовали с одними и теми же людьми и никогда — с теми офицерами, которые заявляли, что не доверяют своим товарищам настолько, чтобы откровенно высказывать им то, о чем готовы они говорить с Беркли либо с Ашбурнемом; а поскольку Беркли и Ашбурнем водили знакомство по большей части с разными людьми, то и полученные от них сведения и советы часто оказывались весьма несходными и скорее лишь сбивали Его Величество с толку, чем помогали в чем-либо разобраться.

Яростный спор между Парламентом и армией, в котором ни одну из сторон невозможно было убедить пойти на уступки другой и хоть в чем-то смягчить суровую свою непреклонность, внушил многим благоразумным людям в обоих лагерях мысль, что в конце концов обе стороны согласятся признать своим третейским судьей короля — чего ни армия, ни Парламент никогда не собирались делать. Парламенту мнилось, что его власть и авторитет, уже позволившие ему совершить столь великие дела и привести к повиновению все королевство, не могут быть сломлены его собственной армией, им же набранной и находящейся у него на содержании, воле которой к тому же никогда не захочет подчиняться народ. Нынешнее же могущество армии Парламент всецело объяснял пребыванием в ней короля, опасаясь, как бы честолюбия некоторых офицеров, а также их злобная ненависть к Парламенту не внушили этим людям желание — когда они поймут, что не способны достичь своих целей иным путем — заключить прочный союз с партией короля и встать на защиту ее интересов, после чего все кары за измену, мятеж и прочие преступления падут на головы самих же членов Парламента; а потому Палаты, пуская в ход все тайные и явные средства, пытались убедить короля прямо и открыто признать, что его удерживают в армии против воли — либо каким-то образом покинуть армию и явиться в Уайтхолл. Палаты нисколько не сомневались, что и в том и в другом случае им удастся расколоть армию (ведь они по-прежнему считали, что главнокомандующий им предан), постепенно ее образумить и заставить согласиться с увольнением из ее рядов всех, кто не понадобится для службы в Ирландии; после чего, имея в своих руках короля и зная, сколь ненавистны всем его сторонникам жестокие кары за делинквентство, они смогут, ублажив некоторых особ из числа высшей знати освобождением от соответствующих наказаний и иными льготами, установить систему правления, способную достойно вознаградить их за все дерзкие дела, которые они уже совершили, и все опасности, коим они себя подвергли.

С другой стороны, армия нисколько не страшилась силы и авторитета Парламента, который, как она ясно видела, так далеко зашел в своей беспринципности, что успел утратить большую часть народного уважения. Однако она всерьез опасалась, что Парламент может войти в союз с Сити и таким образом вернуть себе прежнее влияние в королевстве, а кроме того, задержав выплату жалованья солдатам, внести известный раскол в их ряды. Если же особа короля также окажется в руках Палат, а значит, и вся его партия перейдет на их сторону, то армии придется либо начинать свое дело сначала, либо соглашаться на мир с теми, кого она уже успела восстановить против себя не меньше, чем самого короля. Армия отлично понимала, что нынешними своими преимуществами она обязана пребыванию в ней короля, а также тому, что с его сторонниками обходятся с подчеркнутой любезностью и всячески заверяют их в лучших чувствах, а к Его Величеству допускают собственных капелланов и слуг. Умело используя подобные хитрости, армия в то же время осуждала и пресекала жестокие меры пресвитериан в комитетах графств и иных местах, где эти последние сурово обходились со всяким, кто стоял на стороне короля или недостаточно ревностно поддерживал их партию (ибо ссылки на нейтралитет в войне они не считали оправданием); и каждый раз, когда армия находила нужным выступить с громкой декларацией против Парламента или возмутиться деспотическим обращением с ней самой, она непременно вставляла в свои воззвания такие пассажи, которые можно было истолковать как свидетельства ее беспристрастного и сочувственного отношения к партии короля. Так, она жаловалась на обиды и оскорбления, которые наносит ей Парламент, не желая соблюдать условия капитуляции королевских крепостей и поступая с их бывшими защитниками с чрезмерной суровостью, противной как прямому смыслу соответствующих статей, так и самой справедливости, — от чего терпят ущерб честь и доброе имя армии и чему она желала бы положить конец. Наблюдая это, многие