Мертвецы и русалки. Очерки славянской мифологии - Дмитрий Константинович Зеленин
Несколько иначе излагает якутское воззрение на заложных покойников В. Ф. Трощанский. У него читаем: «Души некоторых покойников, не желая удаляться от своих прежних жилищ, блуждают около их. Общее название таких душ – „уöр”. Уöрями становятся только взрослые и молодые: не могут ими быть ни дети, ни старики. В недавнее время получил известность в качестве уöря зарезавшийся несколько лет тому назад голова Ботурусского улуса, Егор Николаев. Вообще же появление уöрей – довольно заурядное явление, так как каждый, умерший более или менее молодым и в расцвете сил, может стать им при известных (?) условиях. Уöр наносит вред своим родственникам и друзьям, а от врагов убегает, если встретится с ними. При всем том уöр всегда вселяет страх, и на далеком расстоянии от своего жилища зовется абасы (злой дух). Но уöри не все одинаково страшны: немые, глухие, слепые и низшие работники, т. е. те, которые и при жизни были безобидными, и в качестве уöрей наименее способны вредить. Таким образом, – подводит В. Трощанский итоги своим рассуждениям, из коих мы приводим лишь немногое, – нужно думать, что в уöрей, вообще говоря, обращались все умершие до предельного возраста, некоторые из них, по прошествии известного времени, переставали насылать болезни и смерть»[221].
Якутский ерь вполне соответствует русскому заложному, несколько напоминая малорусского упыря.
У кизыльцев Минусинского уезда несколько похожи на финских кутысей тюси – злые люди, напускающие на людей разного рода болезни; им молятся для излечения от болезней и ради предупреждения болезни, а также приносят нечто вроде жертв. К сожалению, о происхождении тюсей мы ничего не знаем[222].
По верованиям чувашей Ядринского у., хыдым есть душа человека, умершего без роду-племени, не имевшего при жизни ни кола ни двора, которого по смерти поминать некому, а также засватавшего невесту, но не успевшего жениться. Невеста его впоследствии делается также хыдымой. Дух-хыдым производит падежи скота. Когда падеж скота начнется, в честь хыдыма совершаются различные жертвоприношения. Некоторые признают слово «хыдым» собственным именем человека[223].
У чувашей того же у. существует поверье: «Если девица, во время девства, родила и скрыла (т. е. извела) младенца, то душа этого младенца делается детскою болезнью нишем. Болезнь ниш (собачья старость или детское худосочие) маленьких ребят делает хилыми». «Души детей, умерших прежде, чем они успели насосаться материнской груди, по верованию чувашей в дер. Масловой, превращаются в арсури (леший)[224]. Наконец, древнее чувашское воззрение на заложных покойников ярко сказалось в своеобразном обычае чувашской мести через самоповешение на воротах или на дворе обидчика (см. § 20).
По верованиям гагаузов, хобуры (т. е. упыри) могут теперь появляться только из людей убитых и умерших не своей смертью, а потому не получивших правильного погребения. Хобур ест человечье мясо, высасывает кровь у овец; ему все приписывают появление в данной местности холеры[225].
§ 18. Переходим к народам монгольского племени. Об интересующем нас культе у бурят разные наблюдатели говорят довольно различно. С. И. Подторбунский пишет о бурятской мифологии: «Самая низшая ступень бохолдоев, известная под именем ухэ-рэзы, образуется из душ умерших преждевременно и насильственной смертью женщин; но существа эти живут на земле не долго, а именно столько, сколько умерший преждевременно субъект провел бы на земле при более благоприятных условиях. Но куда они исчезают после этого, сказать не умею». Что же касается вообще бохолдоев, то «мнения о них у бурят весьма различны: одни представляют их чем-то вроде чертей; другие же смотрят на них как на души умерших шаманов – не знаменитых (знаменитые идут на небо и делаются заянами)[226].
П. И. Агапитов и М. Н. Хангалов сообщают об иркутских бурятах, что у них «дахулами называются души умерших людей: бедных мужчин, девиц и молодых замужних женщин. Дахул есть в каждом улусе. Они вредят детям, причиняя им нездоровье и иногда смерть. Взрослые буряты дахулов не боятся и не уважают, а в случае болезни детей прибегают к шаману и делают дахулам кирик»[227].
Функции дахулов, таким образом, весьма близки к функциям финских кутысей, а отношение к ним бурят прямо тожественно с отношением финнов к кутысям. Что же касается происхождения дахулов, то и оно весьма близко к финским кутысям и к русским заложным покойникам: девицы и молодые женщины умирают только преждевременно, т. е. – по якутскому и бурятскому пониманию – неестественной смертью.
Наконец, Цыб. Жамцарано относит бурятских заложных покойников к онгонам. Он пишет о бурятских онгонах: «Духи низшего разряда, т. е. духи умерших преждевременно, повесившихся, сумасшедших в т. ч., являются мелочными, придирчивыми, бессильными, но вредными. Они могут облюбовать какую-нибудь семью и причинять вред, посылать болезни, сеять раздор, поедать детей и т. п.»[228]; т. е. это точь-в-точь вотяцкие кутыси. «Жертвоприношение им носит характер выкупа и совершенно осмысленно называется кормленьем».
«По мнению монголов, души добрых людей живут спокойно на том свете; напротив, души людей злобных остаются на средине, т. е. они не могут переселиться в тот свет и остаются между этим и тем мирами. Злые онгоны (духи) блуждают на поверхности земли и, по старой привычке, вредят человеку. Они вселяются в человека, производят в нем болезни, истребляют детей. Шаман узнает, какой именно онгон причиняет страдание, и изгоняет его из человека и его жилища. Всех чаще онгонами делаются души шаманов»[229]. Здесь, таким образом, нет речи об образе смерти, а только о качествах души человека при жизни. Не исключена возможность, что автор приписал монголам чуждые им христианские воззрения[230].
Из числа палеоазиатских народов, по представлению гиляков, «душа человека, умершего насильственною смертью, не может переселиться в общее „селение покойников”, где она могла бы продолжать такую же жизнь, как и на земле. Пока она не отомщена, пока кровь убийцы не дала ей силы поднять свои кости, она не в состоянии покинуть земли и вынуждена кружиться в воздухе в виде птицы-мстительницы, по ночам испускающей страшные крики. Конец ее ужасен: постепенно истлевая, она, наконец, падает на землю „прахом”, погибая навсегда. Птицу эту гиляки называют „тахч”: это серая птица с красным клювом»[231]. Эта птица по ночам вопиет о мести и способна страшно мстить сородичам, забывшим свои обязанности. Или же: «сородич, озлобленный при жизни и разошедшийся с родом, сородич, не отомщенный или не получивший почестей похоронного ритуала, не попавший поэтому в „селение мертвых”, может перейти в род злых божеств или просто на свой страх и риск всячески мстить роду. То же может быть и со стороны обиженного чужеродца»[232].
