Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова

И. Фишеру фон Вальдгейму удалось собрать богатейшую естественно-научную коллекцию, однако большая ее часть погибла во время пожара 1812 г. Пытаясь сохранить университетское собрание, профессор потерял в огне свою личную коллекцию и все домашнее имущество. После изгнания французов он начал восстанавливать, а точнее, создавать заново университетский музей. Собирал он также материалы и для своей личной коллекции, необходимые ему для научной работы. Однако через 10 лет Г. И. Фишер фон Вальдгейм вынужден был продать ее, чтобы выручить одного из своих подчиненных, растратившего казенные деньги»[580].

Г. И. Фишер был лично знаком со светилами естествознания того времени – Ж. Л. Кювье, Ж. Б. Ламарком. С его именем связано издание первых учебников для студентов по зоологии (1808) и минералогии (1818–1820). Он также перевел и опубликовал лекции Кювье по сравнительной анатомии. Одновременно Г. И. Фишер состоял ординарным профессором Московской медико-хирургической академии, в которой также его стараниями был организован музей. После закрытия академии в 1845 г. ее имущество, в том числе музейные коллекции, были переданы Московскому университету.

Франц Александрович Делавинь, будучи профессором естественной истории и ботаники в Харьковском университете, много занимался исследованиями местной флоры, основал ботанический сад[581], заведовал ботаническим и зоологическим кабинетами. Франц Александрович занимал должность профессора до своей смерти в 1826 г.

Сохранилось описание Ф. А. Делавиня, оставленное его студентом Л. Ничпаевским: «Делявинь при мне был уже очень стар[582], но свойственная французу живость от лет не ослабела; он аккуратно посещал университет; несмотря ни на какую погоду, своих часов не пропускал; он был далеко не беден, а всегда ходил пешком, никогда на нем я не видел шубы; одевался всегда щеголевато; мне и теперь представляется почтенная его физиономия – стариковски румяное лицо, длинные, назад зачесанные, желтовато-белые волосы и пышное, безукоризненной белизны, жабо. <…> помнится его французско-латинская, нараспев, дикция. Описывая нравы животных, профессор жестами, изменением своей физиономии, старался выразить их суровость, угрюмый или веселый, лукавый характер. Профессор располагал к себе студентов своею общительностью и приветливостью, часто водил нас в зоологический кабинет, любил, когда его расспрашивали студенты о собранных там редкостях; особенно нравилось ему, когда обращались к нему на французском языке <…> По-русски профессор ни слова не знал, называл только по-русски животных и то, читая по складам, по тетрадке. Прочитавши по-русски мудреное или длинное название животного, вроде: Lepus cumientus, rossice Табарганчик, Земляной зайчик, Тушканчик, или бабук, – профессор сам улыбался»[583].

Карл Федорович Фукс в Россию приехал еще в 1800 г. и работал врачом, назначение в Казанский университет он получил в 1805 г. С его именем связано создание первого ботанического сада при университете. Н. Н. Булич характеризует его как неутомимого собирателя: «…богатые собрания птиц и насекомых, его гербарий, на который он положил столько многолетнего труда, свидетельствовали о постоянном роде его занятий и о любви его к природе. Приобретение чего-либо нового для его собраний приводило Фукса в полный восторг»[584].

В. И. Панаев, студент Казанского университета, вспоминал, что однажды нашел «прекрасный цветок, которого и профессор Фукс не полагал свойственным казанскому климату. То был особого рода венерин-башмачок, белого цвета с ярко-малиновыми крапинами. С восхищением представил я его профессору, который сам очень тому обрадовался, записав в своем гербариуме место и день находки и мое имя»[585]. Профессора Фукса очень любили студенты именно за его страсть к познанию природы, которой он заражал окружающих. На кафедре естественной истории Фукс проработал до 1818 г., после чего перешел на медицинское отделение, где в дальнейшем преподавал не только медицинские науки, но и анатомию и физиологию.

Студенту начала XIX в. было сложно учиться на физико-математическом, да и на других факультетах, так как в большинстве своем иностранцы не владели русским языком. Из всех профессоров-биологов только Карл Фукс читал лекции на русском языке[586] (первоначально и он читал на французском, однако быстро освоил русский), остальные – на латинском, немецком и французском.

По данным «Обозрений», в 1810/11 г. в Казанском университете из семи преподавателей физмата трое читали лекции на русском, двое на французском, один на латинском и один на немецком и латинском[587], в 1808/09 г. в Харьковском университете из восьми преподавателей трое читали на русском, один на немецком, один на французском и трое на латинском[588]. По понятным причинам лучше всего ситуация обстояла в Московском университете, где на двенадцать преподавателей приходились один лектор, читающий на латыни и русском, и по два, читающих на латыни и немецком и латыни и французском[589].

Поэтому можно согласиться с П. Н. Милюковым, писавшим в «Очерках по истории русской культуры»: «…профессору приходилось диктовать латинский текст лекции, затем объяснять его по-немецки той части аудитории, которая не училась французскому, и по-французски другой части аудитории, которая не училась немецкому: и при всем том содержание лекций должно было оставаться для слушателей в тумане»[590]. Не зря в университетах неоднократно пытались бороться с незнанием студентами латыни, стараясь усилить строгость на вступительных экзаменах по этому предмету.

Как уже говорилось, помимо профессоров в университетах начала XIX в. полагались адъюнкты (за исключением Дерптского университета), «суть помощники профессоров»[591]. Они составляли так называемый «научный» резерв, так как при болезни или отсутствии профессора адъюнкту могли поручить чтение лекций. В Московском университете адъюнктом ботаники с 1817 г. был сын профессора астрономии Лев Федорович Гольдбах, о котором остались весьма лестные отзывы как об ученом и как о человеке. Его называли любимым учеником Гофмана. В биографическом словаре, выпущенном к столетию Московского университета, ему дана следующая характеристика: «Гольдбах, по страсти к науке (а не по обязанности службы), не редко помогал своему учителю, профессору Гофману, в определении растений Университетского сада. <…> Гольдбах любил науку для нее самой, бескорыстно, и потому готов был делиться ею со всеми; точнее, сказать, он сам, его практическая опытность, его библиотека, все было к услугам желающим заниматься ботаникою»[592]. Кроме того, он был «чрезвычайно кроток и весьма застенчивого характера»[593], из‑за этой скромности многие его труды оказались неоконченными и неопубликованными, так как он скончался в 1824 г. в возрасте 31 года.

Еще одним учеником Гофмана был М. А. Максимович, который занял должность адъюнкта ботаники только в 1829 г. Окончив университет в 1823 г. и получив степень кандидата, Максимович остался работать при университетской библиотеке, затем был назначен заведующим ботаническим садом, в помощь к болевшему профессору Гофману, а в 1826 г. после смерти Гофмана стал заведующим гербарием. Из-за отсутствия