Антропология и современность - Франц Боас

показывает, что нельзя ставить классовый и индивидуальный эгоизм в один ряд, иначе это станет фундаментальной ошибкой: можно найти прекрасные примеры бескорыстной преданности интересам нации, героизма, который тысячелетиями справедливо превозносился как высшая добродетель, и при этом трудно понять, что тем не менее вся история человечества представляет собой движение в сторону общечеловеческого идеала, а не национального. И в самом деле, мы же не перестаем восхищаться самопожертвованием великого человека, даже если соотносим его действия с идеалами, которые не были его идеалами и которые, возможно, в силу времени и места, в которых он жил, вообще не могли быть его идеалами?

Это наблюдение имеет и еще одно важное следствие. Индустриальное и экономическое развитие в современном мире привело к такой дифференциации населения, какой не было ни в одном первобытном обществе. Занятия различных слоев современного европейского или американского общества отличаются друг от друга настолько, что во многих случаях людям, говорящим на одном языке о своей повседневной работе, практически невозможно понять друг друга. Идеи, которыми оперируют ученый, художник, торговец, делец, рабочий, настолько различны, что их объединяет лишь несколько фундаментальных элементов. Математика, химика, биолога, врача, инженера поймут разве что однокурсники. Терминология банкира, бухгалтера, портного, фермера, охотника, рыболова, повара им будет непонятна, если только в рамках своей профессии они не знакомы с теми или иными профессиями и специальностями. И здесь можно снова заметить, что профессии с наиболее узкой специализацией в интеллектуальном или эмоциональном плане требуют наиболее длительного обучения, а обучение всегда подразумевает прививание передаваемых из поколения в поколение идей. Даже в своих собственных дисциплинах большинство профессионалов находится под сильным влиянием традиционного обучения. Свидетельством тому служат возникновение и упадок научных школ, мода на направления исследований. Еще важнее рассмотреть влияние специализации. Критическое изучение одного направления науки, как представляется, не порождает критического отношения к другим аспектам культуры. Представляется, что в сознании очень многих людей критическое мышление распространяется на весьма ограниченный диапазон вопросов, а за его пределами господствует вера в традиции и эмоциональное подчинение популярным взглядам. Поэтому неудивительно, что мышление так называемого образованного класса в основном контролируется теми идеалами, которые были переданы нам прошлыми поколениями. Эти идеалы всегда очень специфичны и включают в себя этические тенденции, эстетические наклонности, интеллектуальный уклон и волевые качества прошлых времен. Результатом длительного воспитания в соответствии с этими стандартами может стать определенное доминирующее отношение, которое формирует весь образ мыслей и которое по причине укорененности в менталитете никогда даже сознательно не осмысляется.

В тех случаях, когда наша реакция более осознанна, она носит либо позитивный, либо негативный характер. Наши мысли могут быть основаны на высокой оценке прошлого, а могут представлять оппозицию по отношению к нему.

Благодаря этому можно понять особенности поведения интеллектуалов. Ошибочно полагать, что их менталитет в среднем заметно более развит, чем у остальных людей. Возможно, в эту группу попадает большее количество независимых умов, чем в другие группы людей с умеренным достатком, но их средний уровень интеллекта, безусловно, ничуть не выше интеллекта рабочих, которые в силу молодости вынуждены обеспечивать себя исключительно ручным трудом. В обеих группах преобладает посредственность, исключение составляют необычайно сильные и необычайно слабые личности. По этой причине сила характера и интеллекта, необходимая для активной мыслительной деятельности в вопросах, затрагивающих сильные чувства, не часто встречается как среди интеллигенции, так и среди какой-либо другой части населения. Данное обстоятельство, в сочетании с той тщательностью, с которой интеллигенция впитывает традиции прошлого, лишает большинство из них во всех странах оригинальности. Это приводит к тому, что мышление интеллектуалов опирается на традиции, а диапазон их представлений ограничен.

Конечно, среди интеллектуалов есть сильные умы, которые поднимаются над условностями своего класса и обретают ту свободу, которая служит наградой за смелый поиск истины, по какому бы пути он ни вел. В отличие от интеллектуалов, массовое население современных городов в меньшей степени подвержено влиянию традиционного обучения. Многие дети настолько плохо посещают школу, настолько мало интересуются занятиями, настолько быстро отрываются от школы, что она не может произвести неизгладимого впечатления на их сознание, и они, возможно, никогда не знали силы консервативного влияния дома, где родители и дети живут одной жизнью. Чем неоднороднее общество, в котором они живут, и чем более свободны от исторического влияния составляющие его группы или чем шире они представляют различные исторические традиции, тем меньше они привязаны к прошлому.

Это не исключает возможности формирования среди необразованных людей небольших замкнутых эгоцентрических обществ, таких как локальные изолированные коллективы или группировки, которые по интенсивности группового чувства и пренебрежению правами чужака равны первобытному человеку. В силу своего обособленного статуса они уже не относятся к массам. Было бы преувеличением распространить высказанное мнение на все стороны человеческой жизни. Речь идет только о тех фундаментальных понятиях добра и зла, которые развиваются в обособленных классах и в массах. В обществе с активной передачей верований невозможность спокойно относиться к взглядам и действиям еретика разделяется обеими группами. Когда же благодаря прогрессу научной мысли основы догматической веры расшатываются не в массах, а среди интеллектуалов, мы видим обратную ситуацию и большую свободу традиционных форм мышления среди интеллектуалов – по крайней мере в той части, которая относится к существующим догмам. Было бы также преувеличением утверждать, что массы могут почувствовать верный путь к осуществлению своих идеалов, ибо он должен быть познан на горьком опыте и путем применения знаний. Однако ни одно из этих ограничений не затрагивает нашего основного положения, а именно того, что желания масс человечны в более широком смысле, нежели желания классов. Поэтому неудивительно, что массы городского населения, чья привязанность к прошлому сравнительно невелика, быстрее и энергичнее откликаются на насущные требования времени, нежели образованные классы, и что этические идеалы лучших из них – это идеалы человека, а не обособленного класса. По этой причине я всегда более склонен принимать в отношении фундаментальных проблем человечества суждения масс, а не интеллектуалов, которые с гораздо большей вероятностью могут быть искажены бессознательным догматом традиционных идей. Я не буду утверждать, что суждения масс будут приемлемы для решения всех проблем человеческой жизни, поскольку многие из них по самому устройству своей природы находятся за пределами их понимания; я также не верю, что детали правильного решения проблемы всегда могут быть найдены массами. Но я твердо убежден, что сама проблема, как она ощущается ими, и идеал, который они хотят видеть реализованным, служит более надежным руководством для нашего поведения, чем идеал интеллектуальной группы, функционирующей в условиях запретов исторической традиции, которая притупляет их чувство к потребностям