Антропология и современность - Франц Боас
Общий средний показатель умственного и физического развития людей может оставаться неизменным, при этом число тех, кто находится ниже некоторого заданного низшего уровня, равно как и тех, кто превышает заданный высокий уровень, будет больше, чем раньше. Количество членов общества с отклонениями можно подсчитать на основании статистики помощи бедным, по уровню преступности и доле сумасшедших, однако определить прирост тех, кто превосходит высшую границу нормы, не представляется возможным. Оттого они ускользают от нашего внимания. Вполне возможно, что количество неполноценных членов общества увеличивается, не влияя при этом на ценность населения в целом, ибо это всего лишь отражение возросшей степени изменчивости.
Кроме того, абсолютные показатели устанавливаются произвольно и со временем могут утратить былую значимость. Даже если они останутся неизменными, чтобы удержаться выше определенного минимального уровня успешности, в современных условиях требуется прикладывать больше физических и умственных усилий, чем раньше: наша жизнь становится более многоплановой, появляется больше конкурирующих друг с другом людей. Когда общий уровень достижений повышается, желающим добиться высокого положения приходится проявлять больше способностей, чем в более ранние периоды нашей истории. Умственно неполноценному человеку хватит способностей для жизни в простой крестьянской общине, но для жизни в городе их будет недостаточно. Поэтому необходимо более тщательно обосновывать, почему мы должны бороться с национальным вырождением.
Все осложняется еще и тем, что благодаря развитию общественной гигиены снизилась детская смертность и, соответственно, изменился состав населения: многие из тех, кто в раннем возрасте подвергся бы пагубному влиянию, вырастают и становятся частью населения, оказывая влияние на общее распределение жизненных сил.
Перед тем как принять евгенику за панацею от всех хворей, необходимо остановиться еще на одном аспекте этой смелой теории. Радикальный евгенист подходит к проблеме воспроизводства потомства исключительно рационалистически и утверждает, что при полной рационализации жизни человека будет достигнут идеал человеческого развития. В действительности же из исследований обычаев и устоев человеческого общества можно заключить, что такой идеал недостижим. Более того, мы видим, что вопросы воспроизводства потомства окружены ореолом весьма глубоко укоренившихся чувств и переживаний.
Здесь взгляды антрополога и биолога снова расходятся. В системе ценностей естественных наук значимость явлений природы не признается, а эмоции не считаются движущими силами – все происходящее принято объяснять причинами физическими. Они признают лишь господство разума. Оттого ученый склонен рассматривать умственную деятельность все с той же рациональной точки зрения и считает важнейшей вехой в развитии человечества наступление эпохи разума, отличной от предшествующих ей периодов нездоровых фантастических чувств.
Антрополог, в свою очередь, не признает такого абсолютного господства разума над чувствами. Он скорее видит, что разумное знание человека о мире неуклонно растет, и его это радует не меньше, чем биолога. Однако он также замечает, что знания эти применяются человеком не всегда разумно – эмоции движут им так же часто, как и в былые времена. Впрочем, если страсти и не кипят, накопление знаний все же ограничивает случаи бездумных действий, совершенных под влиянием эмоций. Религия, политика и наши повседневные привычки неизменно доказывают: мы действуем исходя из наших эмоций, которые в целом не противоречат разумному знанию, но разуму не подчинены. Мы скорее пытаемся разумно обосновать свой выбор действий, чем подчинить разуму свои поступки.
Оттого крайне маловероятно, чтобы властвование разума над одной из самых сильных страстей человеческих возымело успех. Если даже в малозначимых вопросах мы часто уклоняемся от закона, то в вопросе, столь глубоко затрагивающем нашу душу, это будет происходить во много раз чаще. Именно на этом чувстве зиждется неприятие по отношению к евгеническому законодательству.
В долгосрочной перспективе принятие евгенического законодательства, несомненно, окажет существенное влияние на жизнь общества и приведет к тому, что отдельные отобранные наследственные черты станут более распространенными. Однако вопрос о том, что произойдет с отобранными чертами в связи с изменением общественных идеалов, остается открытым. В огромной массе здорового населения жизнь общества не подчинена одним только биологическим механизмам – скорее это они подвержены влиянию социальных стимулов.
Хотя результаты строгого применения принципов евгеники на практике нам неизвестны, некоторые из них можно предсказать с высокой долей вероятности.
Когда последователь евгеники пытается сделать нечто большее, чем просто избавиться от неугодных, он прежде всего должен ответить на вопрос: какие именно наследственные черты выводить лучше всего. Если речь идет о разведении кур или выращивании кукурузы, мы знаем, что нам нужно – много крупных яиц и богатый урожай. Но что мы хотим видеть в человеке? Физическое совершенство, умственные таланты, способности к творчеству или художественный гений? Мы должны определить некие идеалы, которые хотели бы взрастить. Учитывая, что в разных цивилизациях идеалы существенно отличаются друг от друга, имеем ли мы право определять собственные современные идеалы как непреложные, а то, что в нашу жизнь не вписывается, вытеснять из нее? В наши дни мы придаем красоте гораздо меньшее значение, чем логике, в этом нет сомнения. Стоит ли в таком случае пытаться вырастить поколение людей, мыслящих логически, и изживать людей глубоко эмоциональных, добиваясь того, чтобы разум господствовал, а человек действовал точно, как часы? Какие именно культурные формы после этого возникнут, предсказать невозможно, ибо они зависят от самой культуры, а не от биологических причин. Впрочем, глубину эмоций, независимо от их формы, и силу логического мышления, независимо от его содержания, в определенной степени, безусловно, можно повысить или понизить путем органического отбора. За таким преднамеренным выбором качеств, которые изменят облик всего народа, стоит чрезмерная переоценка достигнутых нами норм, что, на мой взгляд, недопустимо. Лично мне гораздо ближе логик, однако я с уважением отношусь к священному образу мечтателя, живущего в мире музыкальных звуков, творческая сила которого для меня есть чудо, превосходящее разумение.
Применить евгенику на практике без отбора необходимых норм невозможно. Однако если внимательно изучить историю человечества, станет понятно, что, прежде чем пытаться установить свои нормы на все времена, следует хорошенько подумать, ведь они представляют собой лишь один из этапов развития человечества.
Это суждение касается только нашего права на применение принципов евгеники для сотворения нового человека и не затрагивает вопроса о возможности путем евгенического
