Злодей и фанатка - Фэя Моран
Мне впервые в жизни не хотелось болтать.
– Я возвращаюсь домой, – сказала я, отстранившись, когда объятье немного утихомирило бурю внутри. – Всё образовалось.
– О, очень рада это слышать, милая, – засияла Линда, продолжая гладить меня по волосам. – А твой друг сейчас…
– Он ждёт в машине. Я просто пришла, чтобы поблагодарить вас за доброту и… заботу. Спасибо, что приняли нас в своём доме, несмотря на наш сомнительный вид.
Линда коротко рассмеялась, любяще потрепала меня по щеке, но потом смех утих, и её лицо приняло более нейтральное выражение.
Какое-то время она просто молчала, словно строила в голове целый план того, как хочет продолжить разговор, а потом всё-таки тихо сказала:
– Спасибо тебе, что дала нам с Хавьером возможность снова почувствовать себя родителями.
Я нахмурилась, не поняв, что она имеет ввиду, и тогда Линда тяжело вздохнула, и в этом вздохе проскользнула мелкая дрожь.
– Хавьер рассказывал тебе, что Агата учится в колледже… Это не так. Она погибла. Три года назад. Автомобильная авария. Случайность. Трагичное стечение обстоятельств.
Её слова сопроводил тут же прозвучавший на улице гром, и я невольно вздрогнула.
Линда замолчала, прикрыв глаза дрожащей рукой, словно пытаясь отогнать мучительные воспоминания.
– Ей было столько, сколько тебе, – продолжила она с трудом. – Она была такой же – активной, всё время болтала и улыбалась. Светлая, как луч солнца. Мы с Хавьером… мы не смогли… Мы договорились говорить о ней так, будто она всё ещё с нами. Чтобы не сойти с ума…
И в этот момент голос Линды сорвался. Она открыла глаза, полные невыносимой тоски. В них отражалась вся глубина их горя, все три года, прожитые в тени утраты.
– Но в тот день, когда ты появилась в забегаловке Хавьера… – её голос затих почти до шёпота, – он увидел в тебе нашу дочь. Твои глаза, улыбка… А когда ты назвала меня мамой вчера… – Линда закрыла лицо руками, не в силах больше сдерживать рыданий. – Мы просто… так скучаем по ней.
В комнате стало очень тихо. Тишину нарушали лишь тихие всхлипы Линды и дождь за окном. Я смотрела на убитую горем от потери дочери женщину и понимала, что знаю, что она может чувствовать в этот момент. Без лишних слов я снова подалась вперёд и обняла её – так крепко, как только могла.
– Всё хорошо, – тихо произнесла я. – Всё хорошо, мама.
И она разрыдалась сильнее, прижимая меня к груди. В этот момент она обнимала Агату, которой я стала для них обоих. А я была счастлива, что могла в этот момент таким образом поддержать её.
– Пожалуйста, милая, – прохрипела Линда, выпуская меня, – только не исчезай совсем. Если ты можешь…
– Я буду навещать вас, – улыбнулась я. – Обещаю. Я буду делать это часто. И мы будем вместе печь печенье и, может даже, отмечать все праздники. Как настоящая семья.
Линда взяла меня за руку, нежно поглаживая ладонь.
– Спасибо тебе, Нова, – прошептала она всё ещё дрожащим голосом. – Ты даже не представляешь, как много это для нас значит.
Нет, представляю. И буду только рада в этом поучаствовать.
* * *
Вот я и здесь.
В Бруклине. В районе Бед-Стай. Возле таунхауса номер 332.
Кошмарик не стал глушить мотор, что означало только то, что он сразу же уедет, как только я слезу с его машины. Поэтому я тянула, сколько могла, цепляясь за последнюю возможность услышать и увидеть его.
Тут мы встретились впервые, тут же мы и разойдёмся?
Двигатель тихо урчал на фоне. Монотонный звук, словно метроном, отсчитывающий последние секунды нашей последней встречи. Но я слышала только громкие, гулкие стуки собственного сердца, отдававшиеся в висках.
– Завтра Хэллоуин, – сказала я в тишине, и мой голос дрогнул.
Парень промолчал. Его руки, сжимавшие руль, были белы от напряжения. Рукава были закатаны почти до локтя, так что виднелись его выступающие вены.
– Я думала, что отмечу его с тобой, – продолжала говорить я, с трудом сдерживая слёзы, подступившие к горлу. – А ты хочешь оставить меня. Как все делают.
Кошмарик резко вздохнул, словно задыхаясь.
– Твоя подруга… – начал он, но я не дала ему закончить:
– Моя подруга занята своим парнем. Она тоже меня бросила. Меня… – я запнулась, шумно выдыхая, потому что в груди что-то сжалось, – меня все бросают. Оставляют, к-как будто я не чел-ловек и у меня нет чувств… М-может, я раздражаю своей болтовнёй, н-но я… я просто боюсь остаться одна, в тишине, поэтому заполняю её чем могу. И постоянно р-разговариваю…
Я опустила голову, ожидая ответа Кошмарика, какого-то слова, жеста. Но он молчал. Эта тишина, казалось, длилась вечность, усиливая моё ужасное состояние.
Внезапно я почувствовала, как его рука легла на мою, сжимающуюся в кулак. Кошмарик осторожно, почти нежно, разжал мои пальцы и переплёл их со своими. Его ладонь была большой, тёплой и немного шершавой. Этот простой неожиданный и трогательный жест пробил брешь в стене моего отчаяния. Я подняла на него затуманенный взгляд в надежде, что он передумал уходить.
Кошмарик смотрел на меня, и в его обычно ледяных глазах было что-то новое, что-то очень тёплое и светлое. Он молчал, но в этом молчании не было холода или безразличия. Парень слегка сжал мою руку, затем, не отводя взгляда, другой рукой потянулся к своей двери и нажал на кнопку. Дверь с моей стороны щёлкнула и отворилась.
Он по-прежнему хотел, чтобы я ушла, оставив его позади именно таким – безымянным и безликим призраком.
Я кивнула, не собираясь перечить, горло сдавило спазмом, и схватилась за ручку. Кошмарик ничего больше не сделал, просто наблюдая за мной.
– А, чуть не забыла… – Я потянула молнию вниз, стянула с себя его кофту, в которой была всё это время, и положила её на сиденье. – Вот. Возвращаю её тебе. Можешь делать с ней дальше, что захочешь. Хоть сожги.
Я не забыла захватить и книгу с вибратором.
Дождь уже стих, и только с крыш и деревьев ещё падали небольшие капли. Несмотря на то, что сейчас был только ранний день, всё вокруг из-за затянутого тучами неба было мрачным и холодным. Таким же было и моё внутреннее состояние.
Когда я с тихим щелчком захлопнула за собой дверь, Кошмарик резко вдавил педаль в пол, и его машина с пронзительным скрежетом шин помчалась мимо меня, оставляя за собой лишь клубы
