Всего лишь любовь - Мари Соль
— Что с тобой происходит? — серьёзнеет он.
— Происходит… какая-то хрень, — отзываюсь. Никто не знает всей правды! Кроме Миланы, Шумилова и меня. А скоро узнают все. И как мне смириться? Как жить после этого?
— Хочешь поговорить об этом? — произносит Никита.
— Ты как в анекдоте! — смеюсь.
Он хмыкает:
— Точно, — и повторяет вопрос, — Ну, так что? Я приеду? Обещаю не приставать.
— Спасибо, Никит! И за розы, и… вообще. Но, наверное, не сейчас. Не сегодня, — смотрю на футболку Шумилова с надписью «Teacher». Постирала, решила вернуть…
— Я не хочу, чтобы ты грустила одна. Всё утрясётся, лисёнок! Поверь, всё наладится.
Слёзы опять против воли крадут мою боль. Когда слышу вот это «лисёнок».
— Наверное. Просто… мне сейчас лучше побыть одной и подумать, чего я хочу, — говорю.
На том конце провода слышится вздох:
— Да, одиночество часто на пользу. Оно помогает. Уж мне ли не знать?
— Ты один? Ни за что не поверю! — смеюсь, — Наверняка же ты с кем-то встречаешься?
— Та, с кем я бы хотел, говорит, что ей некогда. Её не так просто вернуть! — произносит в шутливой манере.
— И что в ней такого особого? — я тоже стараюсь шутить. Но в каждой шутке есть доля правды…
— Всё, — говорит. И мне уже непонятно, шутит он, или всерьёз.
«Вернуть», — размышляю. Вернуться. Остаться. Уйти. Всего лишь слова, за которыми так много смысла.
Мы говорим о вещах незначительных, разных. О том, каким стал Петербург и что нового в городе. О премьерах спектаклей, новинках кинематографа. О бродячих собаках, которых Никита боится, а их «развелось». О Капустине, как он у нас появился, и как привередлив в еде. О том, что в Гаграх у них была кошка, и сын её очень любил.
— Я часто думаю, как бы всё повернулось, останься я тут. Вместе с тобой, — произносит Никита.
— Из этой ситуации нельзя было выйти без потерь, — говорю.
— Потерял сына, но обрёл дочь, — слышу короткое. Дышу через раз. Вот опять! Он про Майку. Снова станет давить? Угрожать?
Но Никита молчит. А затем произносит:
— Я так благодарен тебе за неё. Просто за то, что она существует.
Белая ночь просочилась сквозь шторы, оставила призрачный след на ковре. Я вытираю слезу, улыбаюсь:
— Взаимно.
Глава 34. Костя
Дочь отказалась от встречи со мной. Мотивируя тем, что «всё равно ехать к бабушке с дедом». Я знаю, не хочет смотреть мне в глаза! Опасается? Стыдно? Или просто, пока не готова услышать моё отношение к этому.
Пишу ей:
«Приветик! Проще наладить связь с инопланетным разумом, чем с тобой».
Майка смеётся эмоджи. Эта приверженность к письменной форме общения появилась с тех пор, как она съехала. Вита злится! А я понимаю. Что многие вещи гораздо проще написать, чем произнести вслух.
«Папуль, я на связи. Просто мозги берегу».
«Пишешь книгу?», — интересуюсь.
«Пишу», — отвечает она слишком коротко, давая понять, что большего мне не расскажет.
«Дашь потом почитать?», — вопрошаю.
«Не знаю, подумаю. Как будешь вести себя», — издевается Майка. Вот мелкая бестия!
«Ладно, хорошая девочка! У меня к тебе просьба. Будем у бабушки с дедом, ты там с матерью не ругайся, окей?».
Майка, недолго подумав, отвечает почти также, как Вита:
«Ну, это ты маме скажи».
Вот, что значит — родные!
«Сказал», — отвечаю.
Минут тридцать проходит. Я успеваю налить себе чай. И устроиться в кресле с планшетом. Читаю последние новости в ленте нашего ВУЗа. Нужно быть в курсе событий! Обо мне — ничего. Как будто уже и забыли, кто я. Моложаев сказал, что работа ведётся. Но теперь уже скрытно. И это пугает меня куда больше, чем громкий процесс…
От чтения меня отвлекает Майкино новое сообщение.
«Спасибо тебе, что не стал наезжать на Борю. Он, правда, хороший», — пишет дочь.
Рассказал, значит? Естественно. Надеюсь, что Майка теперь не считает меня слабаком. Как считает её мать. Я не наехал, не дал осознать всей аморальности действий с его стороны. По правде сказать, я и сам удивлён! Но та боль, что шла фоном сквозь нашу беседу, оказалась созвучна моей. «Неплохой человек. Был бы он помоложе…», — оставляю многоточие, как бы давая надежду.
Майка снова смеётся:
«Так сложилось, папуль! Я и сама бы рада, чтобы разница в возрасте была не такой большой. Но…», — многоточие в Майкиной версии выглядит как-то иначе.
«Но…», — хочу уточнить. Однако вдаваться в подробности страшно. Замкнётся! Нужно ловить этот редкий момент откровения.
Майка снова печатает:
«Вы с ним в чём-то похожи. Не зря говорят, что дочери ищут мужчин, похожих на папу».
Вот тебе здрасте! На папу. Будь это так, и твой новый избранник был бы одетым в костюм, бородатым бизнесменом. Как минимум! А не профессором в институте гуманитарных наук. Кстати, и разница в возрасте у них с Богачёвым побольше.
«Прогиб засчитан», — пишу, — «Но ты же понимаешь, какие подводные камни у этих отношений?».
«Какие?», — задумчивый смайлик завершает вопрос.
Я, откинувшись в кресле, прикидываю, как написать. А вернее, с чего начать? С главного.
«Он старше тебя на двадцать шесть лет. Это значит, когда тебе будет 31, ему будет 57. Почти шестьдесят! А когда тебе будет 41, ему уже будет без трёх годков семьдесят».
«Я умею считать. У меня отец — математик», — улыбается Майка. Подлиза!
Я невольно добрею, кусаю губу.
«И тебя это не смущает? Мужская смертность такая штука. Остаться вдовой в 33 — не обидно?».
«Обидно, папуль! У Маринки Крапивкиной папа как раз в 33 умер. И маму оставил одну», — пишет Майя.
Я вспоминаю подругу дочери, Марину. А ведь и правда! Отец у неё умер рано. Отчимы были, но это не то…
«Один: ноль», — отвечаю, — «А дети?».
«Что дети?», — интересуется Майка.
«Ну, детей-то ты хочешь?».
«Наверное», — пишет она.
«Я внуков хочу!», — начинаю поддавливать.
«Па! Прекрати, ты ж не мама? Мне итак предстоит…», — отвечает она, намекая на то, что у бабушки тоже присутствует явная тяга стать «пра-».
«Я просто так не хочу, чтобы ты страдала», — пишу. Это всё, что могу! Аргументы закончились.
Но и такой аргумент не трогает Майку:
«Страдания закаляют душу», — объясняет.
«Это Немов тебе говорит?», — что-то странное бьётся внутри. Это… ревность? Если кто-то другой для неё стал примером, кумиром, источником важных идей…
«Нет, Боря тоже не хочет, чтобы я страдала. Говорит, что
