Отец на час. Работает спецназ - Лина Коваль
Ещё раз взглянув на «Рам», закрываю гараж, а потом вспоминаю про долбанную палатку.
- Твою мать, - растираю уставшее лицо и нехотя снова жму кнопку на пульте.
Ворота уезжают под потолок.
- Любишь рыбачить, люби и батрачить, Владислав Алексеевич, - ворчу, доставая тяжелый мешок. - Ишь, разнежился, машину ему подарили. Барышня, блядь!...
Утаскиваю палатку на газон, по пути аккуратно распинывая детские велосипеды без колес. То ли мода новая, то ли я отсталый, но, когда в первый раз увидел - знатно охренел, а Федерика сказала, что это бе-го-вел и я про такое чудо техники не в курсе, потому что я старенький. Так и сказала.
Беговел. Ребёнок на таком едет, отталкиваясь ногами от земли. Глупость полная, но лишь бы дитяткам нравилось.
Вообще, мы с женой любим друг над другом подшучивать на тему возраста, правда, я делаю это крайне редко и четко выверяя каждое слово, а то она потом обижается и губы свои дует.
- О, пап, - выбегает из дома Маша и резко останавливается на террасе. - Ты… приехал? - оглядывается.
- Приехал, - усмехаюсь, развязывая шнурки на чехле. - А что? Не должен был? - посматриваю на высокие окна, в которых горит уютный, теплый свет.
На улице ещё не смеркается, но уже вечереет. Конец лета на дворе.
- Почему это, мы тебя ждали, па-поч-ка!... - Маня прищуривается хитро и отбрасывает за плечо кудри-пружины.
Тоже прищуриваюсь.
С ней вообще ухо надо держать востро, иначе как безропотного кузнечика проглотит, исслюнявит и под свои длинные ноги выплюнет.
- Я пойду, папочка… - проходит мимо и пытается меня обнять.
- Грязный весь, Маш… - ругаюсь.
Смеется и все равно обнимает, звонко целует в щеку.
- Ты такой бородатый, - заискивающе улыбается.
И, кажется, наконец-то понимаю в чем дело…
Осматриваю короткий топик под легкой розовой джинсовкой и узкую юбку чуть выше колена.
- Куда это ты такая в пух и прах раздетая?...
- К Мирке, - дочь кивком указывает в сторону соседней улицы. - С ночевкой. Мамочка разрешила…
Усмехаюсь.
Родители Мирки в отпуске, а ей самой пятнадцать, и она каждую ночь развлекает соседей, врубая современные хиты на полпоселка. Слава богу, до нас звуки не доходят, но мужики из охраны жаловались. Спать просто невозможно.
Смотрю на улыбающуюся Машу и - если по чесноку - расстраивать ее не хочется, но родительство - это тебе не сачком летающих бабочек ловить, иногда и разбегающихся тараканов тапками бить приходится.
- Домой, Маш, - тихо говорю, киваю на дверь и дальше разбираюсь с палаткой.
- Но почему, пап?... - она нервничает.
Началось.
- Не почему… Просто - домой. Отставить разговорчики. Никуда не пойдешь. Ты время видела?
- Я тебе что, новобранцы твои? - ставит руки на пояс.
Итить, деловая!...
У кого только научилась?...
- Домой.
- Так я же с ночевкой. Мама разрешила, - чуть мягче повторяет.
- А я - нет!...
- И папа разрешил, - ставит мне в претензию.
Побединский, блядь.
Детей раз в год видит и то по праздникам, но с барского плеча все «разрешает», а нашей манипуляторше только это и надо. А ведь тут как с конфетами в ее детстве не получится… Потому что такие «конфетки», как ночевки без родителей, да ещё и с ребятами постарше могут быть ой какими горькими.
- Молодец-огурец у тебя папа, Маш. А я не молодец - я не разрешаю.
Молчит.
Злится и молчит.
А я каждый раз жду: что-нибудь в духе «он мне родной, а ты нет» ляпнет. Когда-нибудь, наверное, таки додумается. Обидно будет, но по хрен.
Переживу.
Переживем.
Моя дочь с ночевками по поселку бегать не будет. И старшая не бегала. Вон какая умница-раскрасавица выросла. Замуж недавно вышла. На свадьбе чуть не прослезился, а со дня на день вообще дедом стану.
- Пап….
- Маш, тебе всего одиннадцать.
- Мне уже ОДИННАДЦАТЬ, папа! - разводит руками и произносит раздуто. - Я уже подросток!... - шмыгает носом.
- Ты ещё не подросток.
- Подросток, папа!... Я читала. Всемирная Организация Здоровья говорит, что подросток - это уже с десяти лет, - вытягивает губы уточкой.
- Всемирная Организация Здоровья может первоклассникам водительские права раздавать. Мне это фиолетово, мы здесь своих детей сами вырастим. По старинке. Без их абракадабры. Подростковый возраст начинается с тринадцати лет. И тогда мой ответ не изменится. Никаких ночевок без взрослых. Я. Сказал. Домой. - делаю голос построже.
- Папа! - Маша топает ногой, а ее большие, подведенные чем-то голубым глаза стекленеют. - Я… я… я… я на тебя обиделась. Воть!... - по-детски выкрикивает и, яростно вдалбливая газон босоножками в землю, несется в дом. Как сигнальная ракета.
- Подросток она, твою мать, - усмехаюсь и ворчу под нос. - Кукол иди спать укладывай и молока выпить не забудь… С ночевкой собралась…
Оставляю палатку так. Захожу в дом и устало валюсь на банкетку в прихожей.
Пушистый тут как тут. Трется об колено.
- Ну чего ты, Пух? Как?... Чего нос сухой?... Не болеешь?...
Старый стал. Да и скучно ему…
Джесс три месяца как усыпили. Старость взяла верх... Вроде и собака-то так, с мизинец. Пробник ведь. А когда хоронил, в душе свербило, мама не горюй. Изрыдались тут всем составом.
Это жизнь…
У всего есть начало и у всего есть конец. И мы не молодеем.
Прислушиваюсь к голосам в кухне. Сначала думаю, что Машка на меня жалуется, но потом опознаю по интонации Киру Осипову.
- Мы не встречаемся, Фед-де-рика. Нет, нет и нет!... - голосом явно подшофе говорит.
- Ой, дорогая, ну сколько можно? Вы с Андреем уже пять лет живете вместе.
- Мы не живем вместе!
- Ну, вот сколько раз в неделю ты ночуешь у него? - хитро интересуется моя ненаглядная.
- Ик… Шесть. Все, кроме понедельника, когда мне в офис на планерку надо. Он как раз через дорогу от моего дома, - растерянно произносит Кира.
- Ну вот видишь. В отпуск вы - вместе, выходные - вместе, и у тебя с ним
