Вторая жена. Ты выбрал не нас - Оксана Барских

Я стоически терплю эти скрытые за, казалось бы, простыми разговорами оскорбления, но ни у кого нет сомнений в том, что это намек на то, что я не смогла родить Саиду сына, потому что ему неверна. Он был моим первым и единственным мужчиной, но я молчу, гашу в себе гнев и ярость, напоминаю, что делаю это для дочери, которая заперта наверху.

Свекровь устроила настоящую истерику с картинным обмороком и больным сердцем, да так натурально отыграла роль безутешной оскорбленной женщины, что на ее плач сбежались все сыновья и муж.

Гюзель Фатиховна редко использовала козырь здоровья и своего самочувствия, поэтому никто и не заподозрил, что она лжет и притворяется. Кроме меня и Оли, которая видит ее насквозь.

Вот только Саиду этого не объяснишь, да и слушать он мне не стал. Запер Амину с детьми и Асией в детской и запретил мне приближаться к комнате, пока я не успокою его мать. Та как-то умело убедила всех, что ей горько, что у нас такая не дружная семья, а я отказываюсь помогать ей с гостями.

Уж не знаю, как, но Саид, до этого считавший, что мне этом празднике жизни не место, кивнул и схватил меня грубо за локоть и практически спустил с лестницы вниз, в сторону кухни.

– Пока мать не будет довольна, домой не пойдешь! – рявкнул он, кивая на стол.

– Как же Амина? – простонала я тихо, не в силах говорить громче.

Меня буквально колотило от осознания того, что я стала заложницей в этом доме и буквально служанкой на побегушках у свекрови. Будь я решительнее, как Оле, дала бы всем им жесткий отпор, не побоялась бы скандала и криков, устроила бы разнос семье и Саиду при гостях. Но я, чувствуя отвращение к себе и своей слабости, опустила взгляд, пряча от мужа свои слезы, и медленно кивнула.

В другой ситуации я бы сумела подобрать ключик к сердцу Саида, ведь раньше мне казалось, что я его знаю, но сейчас даже не стала и пытаться. Не только потому, что считала свои попытки бесполезными. У меня язык не повернулся бы сказать ему хоть что-то приятное.

Он потерял право на мою ласку и любовь час назад, когда растоптал мои чувства, а своим ультиматумом и вовсе смешал мою гордость с грязью.

Но больше всего в тот момент я ненавидела себя. За то, что позволила унижать себя и свою дочь. Вот только что я могла против толпы агрессивно настроенного против меня народа? И некому мне помочь. Ни одного родного лица рядом, кто мог бы заступиться за меня, мое достоинство и мою честь.

Будь здесь кто-то из братьев, всё было бы по-другому, но отец запретил им приходить ко мне, наказывая за то, что посмела пойти против его воли. Ослушалась отцовского запрета, который должен был быть для меня нерушимым, словно каменные своды.

– Ты права, Гюзель, гены играют не последнюю роль, – цокает вдруг едва ли не над ухом громко мать Инжу. – Как говорится, от осинки не родятся апельсинки. Ох и крикливая у твоей невестки дочка. У меня аж уши заложило. Мы такого своим детям и внукам не позволяем. Они у нас все воспитанные.

– И не говори. Думаю отдать девчонку в какой-нибудь коррекционный центр, чтобы ее там научили уму-разуму. А потом и в школу-интернат подальше от дома. Когда родится наш внучек, не хочу, чтобы она представляла для него угрозу.

Свекровь цокает, а я снова с силой сжимаю зубы. Благо, кроме Салимы и Гюзель почти никто не трогает меня и не задевает. Родственницы Инжу как-то притихли, словно им неловко от моего унижения, не знают, куда себя девать от стыда за свою семью, а вот мужчины семьи Каримовых отводят взгляды и делают вид, что меня тут нет. Им самим неудобно, что их жена и мать оскорбляет члена семьи при посторонних, но и как-то пресечь они этот беспредел не решаются.

В этот момент я слышу, как кто-то грузно спускается со второго этажа. Уже по шагам узнаю Саида и беременную, еле как передвигающуюся Инжу. От госпитализации, когда приехала скорая, она отказалась, и что-то мне подсказывает, что ничего у нее не болело. Наверняка она разыграла ту сцену специально, чтобы привлечь к себе внимание и вызвать жалость. Показать мне, что мое мнение больше здесь никого не волнует.

Пока все смотрят на них, с тревогой посматривая на Инжу, которая охает и делает вид, что ей плохо, я незаметно наливаю в чай Салиме и свекрови остатки чая с чужих чашек. Добавляю кипятка и с усмешкой передаю им их пиалушки. Пусть наслаждаются чаем невестки этого дома.

Глава 4

Сверху царит полная тишина. Ни звука не раздается, пугая меня отсутствием детского галдежа и шума, к которому я привыкла.

Нервно посматривая на потолок, я стараюсь прислушиваться в надежде, что я просто на несколько секунд оглохла от стресса, но разговоры за столом слышны мне прекрасно.

– А она у тебя здоровая, Гюзель? На Айшу похожа, соседову дочку, такая же блаженная, сама с собой целыми днями разговаривает и по двору шатается, – цокает снова мать Инжу, но в этот раз ее оскорбления слышит Саид, который в отличие от других мужчин молчит и не вступает с ними в праздные разговоры о том, какое торжество закатить и кого позвать.

– Следите за языком, вы говорите о моей жене, – цедит Саид сквозь зубы, и за столом воцаряется молчание.

– Сынок, ты чего грубишь нашим… – пытается сгладить ситуацию свекровь и улыбается, отчего ее золотые коронки на восьмерках сверкают на свету ламп.

– Дилара – моя законная жена. Первая жена, к которой вы должны относиться с уважением.

Голос Саида звучит устрашающе и холодно, отчего даже у меня по телу расползаются мурашки. Он прищуривается, оглядывая всех за столом, словно проверяет, кто готов сказать ему хоть слово против.

Наши взгляды встречаются, и на секунду мне кажется, что передо мной снова сидит мой Саид.

Тот самый, что варил мне суп, когда я болела и не могла встать с кровати.

Тот самый, что подрывался во время моей беременности по первому зову и летел в ближайший супермаркет.

Тот самый, что дарил мне часто