Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

Эта мысль, такая простая и такая шокирующая, обрушивается на меня с силой цунами. И вся моя ненависть, вся моя боль, связанная с этой очевидной изменой, вдруг… повисает в воздухе, меняя форму, но не исчезая. Она просто мутирует во что-то другое, не менее жгучее.

Артём подходит ближе, его голос становится мягче, но в нём всё ещё слышна невыносимая, глубокая боль. Он тянется ко мне, словно хочет прикоснуться, но не решается.

— Аня, — шепчет он, и его взгляд пронзает меня насквозь. – Я не изменял тебе. Никогда. Я виноват, да, но не в измене. Я виноват, что не увидел её игру раньше, что позволил ей влезть в нашу жизнь, впустить её тень в наш дом. Но я клянусь, Аня, я сделал всё, чтобы вытащить тебя. Всё.

Я молчу, слёзы текут по щекам, смешиваясь с остатками обиды, горечи и ошеломляющей правды. Они текут беззвучно, горячими ручьями, оставляя глубокие, незаживающие раны от осознания новой реальности.

Глава 51

Я сижу, совершенно растерянная, слёзы всё ещё беззвучно текут по щекам, и всё услышанное за вечер никак не укладывается в моей голове.

Слова Артёма, крики Кати, её злобный хохот и мат — всё это крутится, как заезженная пластинка. Он не спал с ней. Он не изменял. Но тогда почему так больно?

В этот момент на пороге кухни появляется Макс. Увидев отца, его лицо мгновенно озаряется.

— Папа! Ты приехал! – Максик бросается к Артёму, обнимая его крепко-крепко.

От этой картины у меня щемит сердце. Он любит отца и нуждается в нем…

Я быстро вытираю слёзы ладонью, стараясь, чтобы сын не заметил. Не хочу, чтобы Макс видел, как натянуты отношения между нами, как мы с Артёмом балансируем на краю пропасти. Я заставляю себя улыбнуться, хотя горло сжимает.

— Артём, ты голоден? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Артём отрывается от сына, смотрит на меня уставшими глазами.

— Как волк, Аня, – грустно улыбается он.

Макс отстраняется от него, садится за стол.

— Пап, а в школе сегодня физрук устроил забег, я пришёл вторым! — начинает он, его голос оживает, глаза блестят.

Я молча беру тарелку с остывшим ужином и разогреваю его. Движения механические, будто я робот, но это помогает отвлечься. Пока Макс тараторит про школу, я украдкой смотрю на Артёма.

Он слушает сына, кивает, поддакивает, но я вижу, как он постарел за эти месяцы. Тени под глазами, как угольные пятна, пара седых волос на висках, которых раньше не было. Его плечи ссутулились, как будто он тащит невидимый груз. И увиденное бередит душу, не дает покоя.

Неужели всё это того стоило? Столько боли, столько слез, ради чего?..

Я анализирую услышанное. Даже если он не спал с Катей, это не отменяет того, что мысленно он изменял мне, давал ей надежду, позволял ей играть на своих чувствах. И это ранит не меньше. Осознание того, что его слабость, его увлечённость другой женщиной, пусть и не дошедшая до физической измены, привела к полному разрушению нашего брака, вызывает тошноту.

Ставлю тарелку перед Артёмом, он благодарно кивает, но его взгляд ловит мой, и я вижу в нём немую просьбу: «Поговорим?»

Отворачиваюсь, наливаю чай, стараясь не сорваться. Макс продолжает рассказывать про какого-то учителя, который перепутал его с другим мальчиком, и Артём смеётся, но смех его пустой. Я знаю, он тоже чувствует эту невидимую нить напряжения между нами.

— Макс, пора спать, — говорю я, когда он доедает кусок свежего огурца, который стащил с тарелки отца. — Завтра в школу.

— Ну, мааам, — тянет он, но послушно встаёт, обнимает Артёма ещё раз и меня. — Ладно. Спокойной ночи.

— Спокойной, сынок, — шепчу, целуя его в макушку. Он уходит, и я слышу, как скрипит дверь его комнаты.

Тишина в кухне снова становится плотной, но теперь она иная – не звенящая от напряжения, а наполненная невысказанным. Артём первым нарушает её. Он делает глоток чая, ставит чашку на стол и смотрит на меня.

— Анют, — говорит он, глядя в чашку, — я знаю, ты мне не веришь. И не виню тебя. Но я хочу, чтобы ты поняла, почему всё так вышло. Почему я… запутался.

Молчу, сжимая чашку, обжигая пальцы. Хочу уйти, но ноги не слушаются. Он продолжает, будто выплёвывает из себя давно копившуюся исповедь.

— Ты ведь не в курсе, скорее всего, но Катя… она была моей первой любовью. Не просто девушкой, а той, от которой крыша поехала. Я тогда только начинал, без денег, без связей, гордый идиот. Отказался от помощи родителей, думал, что сам всё построю, сам всего добьюсь. А за душой только амбиции и старые джинсы. Катя не стала ждать. Ушла к Виктору. Старый, при деньгах, с квартирами и водителями — стабильно, удобно. А я? Я был просто пацан с мечтами, которому в лицо плюнули реальностью. Это был огромный удар по моему самолюбию. По той самой внутренней опоре, на которой стоишь, когда тебе двадцать с небольшим. Тогда я себе пообещал, что докажу всем. Ей. Себе. Что стою чего-то. Что она просрала, когда ушла. Юношеская злость, гордость, упрямство — называй как хочешь. Глупо? Да. Но, чёрт возьми, мне это было необходимо…

Артём качает головой, словно пытаясь стряхнуть с себя те давние обиды, а после продолжает, голос его становится тише, почти неразличимым.

— Когда она снова объявилась… красивая, ухоженная, с этой своей вечно надменной ухмылкой, словно весь мир ей что-то должен — во мне щёлкнуло. Это не про влечение было, Ань. Это было что-то другое. Чисто по-мужски: доказать. Себе, ей, всем, чёрт побери. Что я уже не тот парень, которого можно кинуть и уйти к тому, у кого счёт побольше. Показать, что я сам чего-то стою. Что вырос. Что теперь не мной жертвуют, а я выбираю. Детсад, конечно, а не логика. Но это сидело глубоко. Как старый осколок, который вроде и забыл, но шевельни и ноет, напоминая о себе фантомной болью.

Он делает глоток чая, будто подбирает слова, стараясь уместить все копившееся долгое время в простые предложения.

— И вот с этим дерьмом, с этой внутренней борьбой, я к тебе и пришёл. Понимаешь? Не с желанием к