Вторая жена. Ты выбрал не нас - Оксана Барских

Из-за стресса не сразу слышу, что у меня звонит телефон. А когда смотрю на экран, замираю. Этот номер я узнаю из тысячи, но никогда не думала, что еще когда-нибудь увижу его в собственных вызовах.

Медленно принимаю его и подношу телефон к уху. Молчу, не в силах поздороваться с матерью.

– Здравствуй, Дилара, – холодно говорит она, отчего у меня болезненно всё сжимается в груди, и я сглатываю ком, опасаясь расплакаться.

Не думала, что меня до сих пор задевает ее ко мне отношение, но оказывается, что эта боль вряд ли когда-нибудь пройдет, разве что притупится.

– Здравствуй, ма… Бану, – выдыхаю я, поправляя себя. – Удивлена твоему звонку.

– Хамит настоял.

– Ясно.

Мы обе молчим, словно нам и правда нечего сказать друг другу. Отец мне сам периодически звонит, как и братья, интересуется делами, как там внучка, здоровьем, в то время как от мамы за эти семь месяцев не было никаких вестей.

Иногда я порывалась спросить у братьев, как она там, но каждый раз осекала себя, напоминая, что она не хочет моего внимания.

– Где ты? – спрашивает она для галочки.

– В больнице.

– Зачем? – странно настораживается она, передавая этот настрой и мне.

– Кровь сдавать.

– Не надо!

Хмурюсь. Не нравится мне ее реакция. Она ведь даже не знает, для чего и почему, а вон как в штыки воспринимает, будто и не было этих месяцев полного отсутствия общения между нами.

– В чем дело? Почему?

– Не нужно, Дилара. Эта старая карга все-таки убедила тебя пройти тест на совместимость? Не вздумай отдавать ей почку!

Выдыхаю. Догадываюсь теперь, о чем она говорит.

– С каких пор тебя интересует моя судьба?

Мама молчит, слышно, как сжимает зубы.

– Ты, скорее всего, подойдешь. Хочешь навсегда полуинвалидом остаться? Имей в виду, рожать после не сможешь, а ни один мужчина тебя такой замуж не возьмет. Все хотят детей.

Я осознаю, что как бы она не убеждала меня, что не любит меня, а по-своему беспокоится. Вот только делает это так, как умеет. Пугает, угрожает, говорит гадости.

– С чего ты взяла, что я…

– Если делаешь это назло мне, то подумай о дочери. Хочешь всю жизнь на таблетках прожить и умереть раньше срока? Я, конечно, знала, что Гюзель – та еще скорпиониха, но не думала, что настолько. Пусть других своих детей проверяет, а тебя в покое оставит. Не она тебя воспитывала, так что на такую щедрость права не имеет.

Кажется, мама меня уже не слушает, говорит будто сама с собой, а затем вдруг заявляет, что сама с этой гадиной свяжется и всё решит.

С одной стороны, мне немного приятно, что она неравнодушна, а с другой, в этот момент я чувствую себя одинокой. Ведь она мне не мать, сама призналась, что не любит. И только когда она неожиданно бросает трубку, до меня доходят до конца ее экспрессивная речь. Вот что она имела в виду?

Неприятная догадка возникает в голове, и как бы я ее не гнала от себя куда подальше, она никак не желает оставлять меня в покое. Неужели…

Додумать мысль мне не дает медсестра, когда подходит моя очередь сдавать кровь.

– Вам нужно будет восполнить потерю крови, Дилара Хамитовна, так что ешьте побольше мяса, молочки, морепродукты, – дают мне совет после сдачи крови, и я бессмысленно киваю, думаю совсем о другом.

В теле легкая слабость, так что при выходе из процедурного кабинета я сажусь обратно на скамью и прислоняюсь затылком к стене.

Как бы я ни хотела, чтобы мои догадки оказались неправильными, я всё никак не могу избавиться от мысли, что имела в виду мать. Может ли быть такое, что мои биологические родители – это Каримовы? Мои бывшие свекры.

А если так, то выходит, что Саид… сын Билаловых?

В голове такая каша, что раскалывается голова, так что когда мне снова звонят, я поднимаю трубку, не глядя на звонившего. И зря.

– Дилара? – звучит вдруг какой-то растерянный голос бывшей свекрови.

Я моментально подбираюсь и выпрямляюсь, чувствуя, как мобилизуются все резервы организма.

– Слушаю.

Сердце колотится, как бешеное, а я даже не в силах сразу закончить разговор, ведь обещала себе, что больше не буду с ней контактировать ни за какие посулы или деньги. Вот только оглушающая новость, которая меня поражает, не дает мне этого сделать. Отчего-то мне кажется, что интуиция меня не подводит, а я больше не хочу прятать голову в песок и отмахиваться от неприглядной правды.

И Гюзель Фатиховна, судя по всему, придерживается того же мнения.

– Мы могли бы поговорить с глазу на глаз? Нам… – небольшая заминка с ее стороны, – нужно встретиться.

– Не думаю, что нам есть, о чем говорить, – упрямо говорю я, так как в душе до сих пор живет обида и гнев за все те унижения, что мне пришлось пережить.

– Прошу тебя, это… важно.

Прикрываю ненадолго глаза и киваю, хотя она этого не видит.

– Я зайду к вам в палату, как освобожусь, – даю ей понять, что я недалеко.

Если бы Гюзель Фатиховна наехала на меня, я бы и слушать ее не стала, но голос ее звучит как-то потерянно, с нотками отчаяния и горечи.

Возникает мысль, что она хочет о чем-то меня попросить, но мама была не права, посчитав, что я собираюсь сдавать кровь для бывшей свекрови.

Глава 40

Свекровь в палате оказывается одна.

Внутрь я вхожу с какой-то опаской, будто там меня поджидает настоящая гюрза, но пересиливаю себя и подхожу к женщине поближе, к самой койке.

Выглядит она исхудавшей, изможденной и на вид больной. Впрочем, другие в больнице и не лежат. По-человечески мне ее, конечно, жаль, но и жертвовать собой ради нее я не буду.

– Считаешь, я заслужила? – спрашивает она вдруг неожиданно, вызывая у меня удивление.

В ее глазах я впервые не вижу ненависти, скорее, какую-то горечь и досаду. Но никак не раскаяние, что меня не особо поражает. Она такая, какая есть, и вряд ли уже изменится, даже несмотря на внешние обстоятельства, которые многих ставят на колени.

– А что вы хотите от меня услышать?