Измена. Плата по счетам (СИ) - Манаева Ирина

- Ты не варился в этой каше, не знаешь, как всё было.

- Он рассказывал.

- О чём?

- О том, как ты страдала, о том, как поднимал руку на бабушку. Но…

- Хочешь его оправдать?

- Нельзя отталкивать тех, кто желает измениться. Кто хочет сделать жизнь иной, нежели она была. Просить прощения и быть прощённым – не в этом ли смысл нашего существования?

- У тебя кружок философии? – фыркаю в его сторону. – Промыл мозги тебе Жданов знатно. Просил заступиться?

- Он ничего не просил, не такой человек. Он лишь рассказал причину вашего разрыва.

- Тебе не понять, Слав. Ты не был в моих ботинках, - снова вспоминаю крылатое выражение.

- Тогда, решай сама. Надеть на шею два тяжёлых камня, которые будут тянуть вниз, или забыть обиды и жить дальше.

- Это ты про своего отца и деда? – усмехаюсь. – Кажется, тебе пора на юридическое, защитник. Лучше расскажи, что решили с Лизой.

- Мам. Всё будет хорошо, - подмигивает он мне. И хочется верить, что не будет никак иначе.

Вечером узнаю две новости. Маша, которая так и не вышла из комы, умерла. Девчонка, что хотела улучшить своё благосостояние за счёт ребёнка, не справилась. Если бы она только знала, чем закончится для неё эта история, ни за что бы не полезла в петлю. Но ничего уже не изменить.

Об этом мне сообщила та самая соседка по палате, что когда-то звонила. Сухо. Просто. Чтобы я знала, хотя для чего мне это? Ещё одна тяжесть на сердце.

Теперь заботы о внучке лягут на отца Маши, который раздумывал, не отправить ли ребёнка в Дом малютки, потому что здоровья и сил на младенца нет.

Ростовцев тоже не может помочь, лёжа на больничной койке. Да и не станет, полагаю, потому что не считает ребёнка своим.

Я не желала ей зла. Синицина должна была жить и радоваться жизни, просто не пересекаться со мной, потому что это не моя история. Но кто-то решил всё иначе.

Если бы можно было стряхнуть плохое, что оседает на наших душах. Сбросить это и жить дальше, как ни в чём не бывало. И пусть я видела девчонку лишь несколько раз, мне её жаль по-человечески.

- Здравствуйте, Инга Андреевна, - на проводе больница, где лежит Ростовцев. – Ваш муж…

- Хочет меня видеть? – перебиваю. - Передайте ему, пожалуйста, что пока нет возможности приехать.

Конечно, она есть. Просто не имеется желания. Но я не обязана говорить об этом каждому.

- Он умер. Соболезную.

Отвечают иначе.

- Спасибо, что позвонили, - говорю, нажимая отбой.

На улице темно. Наверное, уже около двух ночи, а я не могу уснуть. Сижу у панорамного окна, смотря на далёкие звёзды. Я не говорила никому ни про Машу, ни про Руслана. Всё будет завтра, когда я стану собой. Когда я стану верблюдом: сильным и уверенным, что прёт напролом, добираясь до оазиса.

А пока…

Перемалываю в себе тяжесть, потому что не железная. Потому что человек, такой же, как все. Слёз нет, но невыносимая тоска терзает внутренности.

Когда-нибудь не станет и меня. Надеюсь, что рядом будут те, ради кого стоит держаться, кто не позволит остаться в одиночестве с этой бесконечной тяжестью. Надеюсь, что моя жизнь не окажется чередой потерь и звонков с чужими голосами, сообщающими о чьём-то конце.

А пока ночь. Тишина. Холодное стекло под ладонью и звёзды, будто нарочно светящие ярче, чем обычно. Думаю, что, возможно, именно они напоминают: несмотря на всё, жизнь продолжается.

Завтра я снова поднимусь. Надену привычную маску стойкости, научусь жить дальше и шаг за шагом вытаскивать себя из этой тьмы. Пусть тяжело, пусть больно, но другого выхода нет.

Глава 75

Два месяца спустя

Мать стоит высохшей тенью над могилой Ульяны, а я терпеливо жду, когда её можно будет забрать отсюда. В пятнадцати минутах перехода Андрей Жданов, и в этот раз я была на его похоронах. Он не солгал, оставив за моим сыном часть наследства, вторая была завещана мне. И пока я поставила этот вопрос на паузу.

- Дождь начинается, поедем, - прошу мать, а она смотрит немигающим взглядом на фотографию на могильном камне.

- Родители не должны хоронить своих детей, - говорит, словно мне в упрёк, и я в который раз проглатываю эти слова. Она подходит к памятнику и касается губами холодного мрамора, дотрагиваясь до головы дочери. Протирает рукой место поцелуя и проходит мимо меня, а я отправляюсь конвоем, провожая её до ворот на карете, из которой намерена выбраться в ближайшее время.

- Может, переедешь ко мне? Места много, я одна теряюсь там.

- Дай мне спокойно умереть в своём углу, - отвечает с горечью. – И похорони меня рядом с Ульяной, поняла?

- Конечно, мам. Ещё указания будут? По гостям, по меню, по тому, где похоронить твою вторую дочь, если ты не забыла, что я ещё существую.

Она останавливается и смотрит молча, словно отчитывает этим взглядом.

- Ты совсем на нас не похожа.

- Да куда уж мне, - надоело ходить вокруг неё на цыпочках. – Так. Сейчас поедем за продуктами, Владимир поможет закупиться и принести.

- Быстро же ты мужа своего забыла.

Такое чувство, что мать намерена повесить на меня всех собак. Напомнить ей, как она забыла своего? Как жила то с одним, то с другим? Но прошу себя сжать зубы и молчать, потому что бог знает, какой я буду в её возрасте. Может, такой же недовольной и брюзжащей.

- Ты если зятя навестить намерена, то сворачивай направо. Привет передавай и сожаление, что не убил меня.

- Ну не убил же!

Ахаю от таких слов. Ну да, отлично. И крыть нечем.

С матерью и раньше было тяжело, а после смерти Ульяны она стала невыносимой. Но я терплю, потому что родителей не выбирают, потому что мы близкие, потому что я люблю её и благодарна за то, что она мне могла дать.

В машине куда уютнее, наверное, потому что рядом Владимир.

- А я вам мёда привёз, Лариса Анатольевна, - Владимир протягивает ей банку золотистого цвета, - друг делает, натуральный. Очень хороший.

- Спасибо, - уже мягче говорит мать, потому что военный в отставке умеет обезоруживать. Через пять минут мать оттаивает, через десять начинает рассказывать о прошлом, а потом и вовсе зовёт Владимира в гости.

- Обязательно приду. Начальство у меня грозное, - косится на меня. – Не отпускает.

Прячу улыбку, отворачиваясь. С ним всё так просто и легко, что выгляжу, как идиотка, постоянно улыбаясь. А недавно узнала, что у Лизы и Слава будет мальчик. Я второй раз стану бабушкой.

Останавливаемся у магазина. Владимир помогает матери выбраться, а потом они пропадают на добрые сорок минут. Возвращаются вдвоём довольные и счастливые. И я рада, пусть мать хотя бы с ним веселится.

Когда отвозим её домой, едем к Евгению. У нас уже неплохие результаты, и сегодня после сеанса он спрашивает.

- Хочешь попробовать?

Смотрю на него. На его уверенное лицо. На вытянутую ладонь.

- Я… не уверена. - Сглатываю. - Что если упаду?

- Значит, я тебя поймаю, - спокойно говорит Владимир за моей спиной, и я чувствую от этих двоих невероятную поддержку. - Просто встань и иди.

Усмехаюсь, качая головой. Сказано так просто, совсем как в Библии.

Сижу в кресле. Всё готово, опора рядом, и они, как стена, по обе стороны от меня.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Потом выдыхаю и открываю веки.

- На счёт три? - спрашиваю.

- Нет счёта. Просто доверься себе.

Сжимаю поручень. Напрягаю мышцы. Они откликаются неуверенно, неуверенно… и всё же слушаются.

Тело тяжёлое. Колени подкашиваются, но я поднимаюсь. Медленно. С выдохом. Как будто вылезаю из воды.

- Стоишь, - констатирует Евгений, будто я не верю собственным ощущениям.

- Стоишь, - как эхо повторяет Владимир, а внутри меня всё дрожи от волнения. - Молодец.

Господи. Неужели, это правда?

Выдыхаю, чувствуя, как дрожат и руки, и ноги. Я стою. Это правда, я действительно стою.

Они здесь, но не помогают. Я должна справиться сама. Но осознание, что рядом те, на кого можно положиться, дают силу.