Бывший. На выданье - Елена Росси

— Щенков… — произнесла я и обрадовалась, увидев, как он поморщился. Не нравится? Так тебе и надо. Меня тоже, между прочим, передергивает от сухого “Колокольникова”. Попыталась встать, опираясь о спинку кресла водителя.

— Послушай, Щенков, — нарочно повторила я и придвинулась к нему поближе. Он неподвижно сидел вполоборота ко мне. Я постаралась придать своему лицу очаровательное выражение и произнесла самым страстным голосом, на который только была способна:

— Если хочешь, поедем к тебе…

Руслан молча смотрел на меня с интересом. Жадный блеск его глаз заставил думать, что он клюнул на откровенную подначку.

Уу-х! Какой тебя ждет облом, — радовалась я.

— Останусь у тебя, хочешь? — спросила я, стараясь сымитировать хрипловатый голос с учащенным дыханием. — Чаем меня напоишь… Отогреешь...

— Пить захотела? — как-то нейтрально поинтересовался он.

Неужели учуял подвох?

— Захотела пить — с тобой захотела! — страстно выдохнула я и, по-моему, перегнула малость. Но, Руслан этого, казалось, не заметил, чем и подтверждал теорию, что мужской пол создания очень доверчивые. — Прости за пощечину, не знаю, как так вышло, — проговорила я, медленно, но верно приближаясь к его лицу. — На самом деле я хочу тебя отблагодарить...

Буров помедлил немного, потом преодолел оставшееся расстояние, и теперь его разбитые губы практически касались моих. Ну вот, Хмурый хоть и мерзавец предпоследней категории, но оказался прав! Стоит мне пальчиком поманить, и дело в шляпе!

— Ну? — хрипло прошептала я, не узнавая собственный голос. — Хочешь?

Руслан был так близко, что я чувствовала его дыхание. Он несколько мгновений молчал, и я уже успела придумать изощренный облом, как только он произнесет “хочу”. Но, он внезапно прикоснулся губами к моему уху и не менее страстно шепнул:

— Абсолютно не хочу, Колокольникова, — и без какого-либо сочувствия добавил: — Но за предложение спасибо.

Значит, не хочет. Даа… у любой женщины в такой момент начнет чувство ущемленной гордости распухать, словно тесто в кадке! Ну и ладно, не больно-то и хотелось! Пытаясь заглушить стыд, окрасивший лицо алым, я отодвинулась глубже назад, раздосадованная его уверткой. Лицо горело, осознавая фиаско. Взгляд уперся в свое отражение, и тут же отскочил в сторону: с зеркальной поверхности на меня уставился ухмыляющийся Щенков. Ах, это его многозначительное выражение лица! Зарычав от досады про себя, я хотела было швырнуть в зеркало что-нибудь такое, отчего оно пошло бы трещинами и осыпалось на пол. Пальцы конвульсивно дернулись и сжались в кулак.

И тут… мотор чихнул, стрельнув выхлопной трубой и затих.

— Нет, только не это! — воскликнул он.

Засучив рукава, с маниакальным усердием, он пытался включить зажигание еще раз, и еще раз. Но характерного звука слышно не было. Не заводилась, хоть ты тресни! Выражение его лица с беспечного сменилось на серьезное и даже взволнованное. Он наклонился и произнес тише:

— Млять, реле отказало что ли?

Дай бог, чтобы он ошибался! Пусть нас минует чаша сия! Я наблюдала, как он боролся с неприступным зажиганием. Без печки в машину сразу проник холодный ветерок...

глава 21

РУСЛАН

Блин! Блин и блин!! Более суматошной ночи я не помнил за всю свою жизнь. Было холодно и страшно, от напряжения мышцы сводило судорогой. Машина оказалась безнадежна, и лучше ее было больше не мучить.

Богдана уже начинала дрожать от холода. Вспомнил про телефон. Тот не отвечал на нажатия моего пальца, который продолжал тщетные попытки его разбудить. Тяжело вздохнув, смирился, что в нем разрядилась батарея, и он автоматически выключился. И для того, чтобы вернуть ему пригодность к использованию по назначению, требовалось, хотя бы минут десять в компании зарядного устройства.

— Вот черт! — не удержался я от ругательства.

Закрыл глаза и положил голову на руль. В данном ключе ситуация складывалась весьма неблагоприятная. Холод лип к телу. О том, что утренний бутерброд давно забыт желудком, даже говорить не стоило.

— Мы тут замерзнем… — Богдана тихо-тихо начала всхлипывать, чем вконец вывела меня из равновесия.

Холодный комок прокатился по горлу.

— Да ладно тебе! — прошептал тревожно. — Нашла о чем волноваться, — стараясь казаться бодрым, успокаивал я ее. — Я попадал в положения и похуже.

Успокаивать я никогда не умел, я в этом смысле полный профан.

— Мама… Папа… — видимо, она еще держалась, но тут совсем расклеилась. Словно абсцесс, который долго созревал, теперь вскрылся — и эмоции выплескивались ей на щеки. — Я всегда звонила им, чтобы поздравить с Новым гооооодом! А еще, я разбила камеру, которую они подарили мне в прошлом годуууу… уууу… — она плакала, уткнувшись в ладони.

Я видел ее узкие запястья, острые колени, и ощущал, что обида на ее лице вот-вот раздавит меня. Что менее болезненно — видеть слезы Колокольниковой, выброситься с эстакады или вырулить на встречную полосу перед грузовиком? Хм...

— Эм… мне жаль, — начал тереть лоб с таким усилием, словно хотел содрать с себя кожу. — Невероятно жаль. Извини! Я…

Не успел толком ничего объяснить, потому что выражение растерянности и горя на ее лице в секунду сменились яростью.

— Тебе жаль? Да, как ты смеешь? Это все из-за тебя! — со злостью прошипела она.

У нее дрожал голос. Своими маленькими кулаками, она начала бить меня в плечо.

— Я не принимаю твоих извинений! Слышишь? Я никогда не прощу тебя… Ни за прошлое! Ни за настоящее! — слова теснились у нее в горле, пока она боролась с потоком слез. — Убирайся, Щенков! Я не хочу тебя видеть! Исчезни уже! Давай! Прочь! Иди! — она не могла проглотить всех слез, икала, шмыгала носом. — Зачем явился? Кто тебя звал?

Слыша ее слова, начинал сомневаться, правильно ли я поступил, явившись сюда. Но мне это было очень нужно — я не смог бы жить с мыслью, что с ней случилось плохое… из-за меня.

Подвывая, как раненое животное, она утерла влажный нос рукавом моей куртки.

— А знаешь, я сама уйду… Лучше в сугробе замерзнуть, чем с тобой.

Дверь машины резко открылась, пронзив ночную тишину странным звуком, отдаленно напоминающим звук обрывающихся в экстазе струн.

— Куда? Постой! Совсем что ли?

Пылая праведным гневом, Колокольникова неловко вывалилась в белую мутную пелену и побежала, раскачиваясь на бегу, как гусеница, вставшая на задние ножки.

— Твою ж…! — открыв дребезжащую дверцу, я тоже оказался на воле. И тут же почувствовал, что оглох и ослеп, цепкие холодные лапы метели больно сжали мое лицо. Порыв ветра едва не сбивал с ног. Злость помогла собраться с силами, одолеть лихорадочный озноб, и сделать первый шаг. Не чувствуя ничего, кроме пронизывающего холода, я стал догонять. В душе