Жестокое лето - Морган Элизабет
Но впервые за свои сорок пять лет я не могу думать ни о чем, кроме этой самой женщины.
Специально пораньше встаю, чтобы отправить ей сообщение до того, как она уйдет на работу, просто чтобы заставить ее улыбнуться.
Считаю часы до момента, когда у нее закончится рабочий день и она придет в бар, а я буду смотреть, как она прикалывается с Фрэнком и пьет дурацкий «Апероль-шприц». Который на вкус, кстати, сущее дерьмо, но кому какое дело, если он вызывает у нее улыбку.
Держу ее за руку каждый вечер, провожая обратно до «Приморского клуба», а потом мы обжимаемся перед дверью ее апартаментов, как подростки.
А теперь еще и бросаюсь на телефон, как только от нее приходит ответ, и едва не роняю его прямо в море.
Все нормально, просто… женские штучки.
Женские штучки…
Женские штучки?
Так вот в чем дело!
Ну, это легко поправить.
Ну если дело только в женских штучках, приходи ко мне, и я улучшу тебе настроение.
Фу, Зак, ну и скотина же ты. Для протокола, я не занимаюсь сексом во время месячных и минеты не делаю.
Не делаешь минеты?
Нет. Я этого не люблю, а я никогда не делаю то, что мне не нравится. Можешь теперь меня бросить, если я тебя разочаровала.
Дело плохо. Я понимаю, что происходит, потому что уже неплохо изучил Ками, а еще потому что вырастил дочь. В таких сообщениях слишком много нехорошего подтекста, и эсэмэсками эту потенциальную бомбу не обезвредишь.
Так что я просто нажимаю «вызов», подношу телефон к уху, выслушиваю три гудка, а потом она отвечает.
– Что?
Твою мать!
Хорошо, что я позвонил, она явно за что-то на меня злится.
– Ангел!
– Зак, я занята. В чем дело?
– Приходи ко мне вечером.
– Я же сказала…
– Ками, да мне плевать.
Она молчит. Каждый раз, когда она отвечает не сразу, я слегка горжусь тем, что мне удалось ее озадачить.
– Мужчинам никогда не плевать.
Теперь понимаю.
Это очередной ее экзамен. Она рассказывала мне о них в тот первый трезвый вечер в баре – рассказывала, что испытывает людей, чтобы понять, по-настоящему ли им дорога, способны ли они вынести ее в самые черные моменты. Очевидно, она так и не поняла, как мне от нее снесло крышу, как я обожаю каждый из ее так называемых недостатков, которым она ведет строгий учет. Ведь, по ее мнению, из-за них люди могут бросить ее или предать.
Интересно, кто же помог ей составить этот список?
Только ли утырок Джейсон?
А может, еще и мать – из лучших или не лучших побуждений?
Или общество, которое вечно давит на женщин, пытаясь подогнать их под стандарт и диктовать, какими им быть и чего хотеть?
Или это в натуре самой Ками – постепенно раскрываться и выставлять напоказ все, что она считает в себе уродливым, чтобы отпугнуть тех, кто подобрался слишком близко и может ее ранить?
С первого момента откровенности между нами я понял, что сколько бы времени Ками ни потребовалось, чтобы счесть меня достойным и впустить в свою жизнь, я буду терпеливо ждать, постоянно доказывая, что все эти так называемые недостатки на самом деле являются ее достоинствами. Доказывать, что она не должна ни перед кем притворяться, а передо мной – особенно. Доказывать, что она прекрасна такая, какая есть, а тот, кто этого не понимает, не достоин ни ее самой, ни ее времени, ни ее энергии.
– А мне плевать.
Она молчит, и я тоже не пытаюсь продолжать разговор.
– Меня все бесит.
– Понимаю.
Она вздыхает, и я точно знаю, что она сейчас закатывает свои большие прекрасные карие глаза.
– Я всегда вредничаю, когда у меня месячные.
– Не думаю, но, в любом случае, ничего страшного.
– Я заставлю тебя смотреть сопливые женские фильмы и, скорее всего, буду плакать.
– Что ж, закуплю побольше носовых платочков.
Она все продолжает свой экзамен, пытаясь отпугнуть меня и доказать себе, что была права.
– Не миленько хлюпать носом. А вопить и заливаться соплями в стиле Ким Кардашьян.
– Не в курсе, что это значит, но уверен, что меня это не смутит.
Она еще несколько секунд молчит, потом вздыхает, и я интуитивно понимаю, что это не тот вздох, который следует читать: «Ладно, черт с тобой».
Она все еще не сложила оружие.
– Зак…
– Ками, у меня дочь. Я сам ее вырастил. Покупал ей тампоны и шоколадки и терпел, когда она орала на меня за то, что я принес мороженое не того сорта. Я все понимаю. И мне плевать. Мне правда все равно. Только козлы злятся на девушек из-за месячных, а я кем бы ты меня ни считала, уж точно не из таких. Я соскучился, понимаешь? Хочу провести с тобой ночь, хочу, чтобы ты спала в моей постели, хочу заново проиграть наше первое утро вместе. Чтобы ты сидела в моей футболке, а я жарил тебе яичницу, или оладьи, или бекон, или что ты там захочешь съесть.
Она молчит, я тоже молчу, а потом пробую снова:
– Что скажешь, Ками? Останешься сегодня у меня?
И жду. Жду, кажется, вечность, у меня ведь хватает яиц признать, что, если она откажется, это ощутимо меня заденет.
Наконец, Ками вздыхает.
На этот раз это вздох, означающий, что я победил.
– Правильное мороженое – с крошками печенья, – негромко говорит она.
– Понял, – знаю, по голосу слышно, что я улыбаюсь, а еще я знаю, что она качает головой и сама невольно улыбается.
– И почему мне кажется, что у тебя на щеках сейчас ямочки?
– Потому что они всегда там, когда я с тобой говорю, Камила.
– Боже, это, наверное, будет моя любимая.
– Любимая?
– Моя любимая бородатая шутка.
И я не решаюсь сказать ей, что это не шутка.
Ни разу не шутка.
Когда над дверью звякает колокольчик, меня охватывает паника, потому что я без понятия, что я тут делаю. Я ничего в этом магазине не понимаю, как болван, читаю названия кремов, масел и еще каких-то продуктов для ухода.
Тут целый стенд расчесок и щеток, и часть из них больше смахивает на орудия пыток. А я-то вообще не помню, когда в последний раз причесывался, нарочно стригусь коротко, чтобы для приличного вида достаточно было просто пригладить волосы.
Напоминаю себе, что
