Высокая небесная лестница - Джиён Кон
Он улыбнулся. Улыбка была во весь рот. И снова воздел руки к небу.
– Спасибо, Господи, что научил меня всему. Хвала тебе, Господи, что подарил яркое солнце, чистейшую речную воду и свежий воздух».
58
«Я думал, он сходит с ума. Хотя, возможно, так было на самом деле. Хвала?! Какая хвала?! Мы тут еле-еле влачим существование. Пускай он прав – и этот абсурдный марш смерти имеет подобный смысл, я все равно хотел спросить: “Боже, тебе непременно нужно было поступить таким образом?”
В тот день на закате жар раскаленной земли возвращал зной солнечных лучей. Я вышел из леса, где занимался заготовкой дров, и увидел Иоганна сидящим на куче навоза. На вопрос, что он там делает, Иоганн сказал, что ему приказали утрамбовывать навозную кучу. Вероятно, его послали туда, чтобы хоть чем-нибудь занять, так как он почти не мог двигаться из-за распухших ног и раздувшегося живота.
Сено, смешанное с человеческими экскрементами, прело от духоты корейского лета и источало режущий нос газ метан. Даже я, стоя на некотором расстоянии, задыхался от вони. Когда я подошел ближе, то увидел, что верх навозной кучи покрыт комками белых опарышей, а мухи свирепо облепили лицо, голову и даже уши Иоганна, будто желая проглотить его целиком. Личинки извивались на его ногах, а мухи жужжали, как сумасшедшие. Он выглядел жалкой добычей посреди ада. Но когда наши взгляды внезапно встретились, Иоганн, казалось, улыбался. Ему приходилось держать рот закрытым: ведь стоило приоткрыть губы, как туда бы залетели полчища мух, но я мог понять, что говорят его глаза.
“Томас, я же тебе сказал недавно? Я ответил: да. Теперь я с радостью принял всю боль, причиняемую ими, и стал данью Богу. Таким образом, бессмысленность можно превратить в смысл, а зло – в плод любви”.
59
«Это было ужасно. Похоже, в конце концов Иоганн сошел с ума. Я оставил его и пошел в сторону спального корпуса. Одна из причин, почему меня это зрелище оставило равнодушным, заключалась в том, что тогда подобное было для нас делом довольно обыденным.
Но к ужину Иоганн так и не появился, поэтому я пошел за ним. Думал помочь, ведь, возможно, из-за больных ног он не мог слезть с кучи навоза, однако обнаружил его лежащим лицом вниз. Когда я подбежал, оказалось, что Иоганн уже испустил дух и некоторое время пролежал мертвым.
Я в бешенстве согнал рой очумевших мух, облепивших лицо, и взглянул на него. На губах была улыбка. Из всех лиц, виденных мною до сего дня, его было самым умиротворенным и благолепным. Ты можешь в это поверить? Невероятно, не правда ли? А я ведь видел это самолично, но еще долго не мог поверить своим глазам. Начальник лагеря сказал: “Все к лучшему, одной свиньей меньше. Работник из него был хилый, только еду переводил”.
60
«Из тех, кто умер, Иоганн был самым молодым. Монахини с боем добились у начальника лагеря разрешения провести прощальную мессу. И даже сплели из белых цветков спиреи венок. Перед прекрасным лицом отца Иоганна, украшенным белоснежными цветами, монахини пели, не смея дать волю слезам. Месса началась, но я не мог молиться. Я не хотел служить мессу. Я не хотел молиться и не хотел больше думать, что Бог любит нас. Даже наоборот, я скорее хотел возненавидеть его в своем сердце. Когда месса закончилась и тело собирались опустить в могилу, я, растолкав всех, приблизился к нему, обнял и вскричал:
– Почему?!! Ну почему?!!
Все потеряло значение. Бессмысленность… Вот что действительно было страшно. Эта бессмысленность отвергала меня, отрицала мою жизнь и всех, кто рядом со мной просто боролся за выживание. И я тоже шаг за шагом приближался к смерти.
О, поверишь ли, смерть казалась мне такой прекрасной. Она была похожа на благословенный отдых и героическое завершение всего этого ужаса. Жизнь была жалкой, и все вокруг виделись мне какими-то животными или червями, существующими изо дня в день только ради того, чтобы выжить. Так все хаотично перевернулось с ног на голову.
Как долго это продолжалось? В один из дней мы сидели на коротком отдыхе. Не как когда-то в Германии, с чашкой кофе и сладким печеньем, а уж тем более с пивом и сосисками, нет – мы просто сидели, давая передышку своим изможденным телам. И тогда до моих ушей донеслись слова насмешек наших надсмотрщиков. Они курили и перебрасывались шуточками, обзывая нас свиньями. На мгновение в моей груди словно бы вспыхнул огненный шар размером с кулак. Неожиданно для самого себя я пробормотал:
– Прошу извинить, но я вам нисколько не завидую. Вам ведь неведомо то чувство удовлетворения и гордости, которое испытываешь, принося физическое тело в жертву ради душевного счастья. Вам неизвестно тепло рук, которые в заботе о другом забывают о себе и терпят лишения. Наше достоинство состоит в умении думать о той жизни, что ждет там дальше, за гранью смерти. Там продолжается наша дружба и тоска друг о друге. Но даже если, умерев и оглянувшись на свою жизнь, я обнаружу всю бессмысленность прошлых дней, то все равно не возьмусь за роль угнетателя в отношениях меж нами. Так что у меня нет ни капли зависти к вам. А также я ни в малейшей степени не намерен соглашаться с этим издевательством, которому вы нас подвергаете.
Именно так. И пускай все было бы хаотично и бессмысленно, я точно знал, что откажусь быть на их месте. Тогда-то все и встало на свои места. Я понял, что больше кого бы то ни было хранил слова отца Иоганна в своем сердце и что все это время находился под сильным влиянием тех его мыслей.
После мы пережили еще четыре зимы, и наконец нас переправили в Германию благодаря содействию западногерманского правительства. За все то время наш монастырь потерял тридцать восемь человек, включая корейцев».
61
Я невольно встал со своего места. Мне хотелось сделать это
