Высокая небесная лестница - Джиён Кон
– Что?
Сохи с напускной холодностью посмотрела на меня. Пока я мялся, она снова отвернулась к окну. Я опять похлопал ее по плечу.
– Ну чего тебе?
На этот раз Сохи посмотрела на меня уже с досадой. Я не знал, как растопить ее сердце. Когда она снова хотела отвернуться к окну, я осторожно взял ее за руку. В кончиках ее пальцев чувствовалось напряжение, но она не вырвала свою ладонь.
– Ну что ты все в окно смотришь? Лучше на меня посмотри. Хочу видеть твое лицо.
После моих слов Сохи взглянула на меня и, словно больше не могла сдерживаться, прыснула от смеха. В пустом вагоне мы на мгновение соприкоснулись лбами и обменялись легким поцелуем. О, нежность и сладость, которые дарует плоть… Тогда я познал, что это наслаждение гораздо сильнее преисподней и порывистое, точно пламя, которое невозможно погасить, собери хоть всю воду из моря и хоть сколько ни поливай. Мы сидели, прижавшись друг к другу. Мои руки касались ее мягких округлых плеч и рук, Сохи же, склонив голову мне на плечо, заснула. Вот так мы сблизились еще на шаг. Как влюбленные, преодолевшие великие невзгоды, переполнились более глубокой нежностью друг к другу и полюбили еще больше. Я чувствовал это по ее руке, лежавшей в моей ладони. Ведь кто-то же сказал, что чихание, безумие и любовь нельзя скрыть…
У входа на станцию W мы купили зонт и пошли пешком. Прячась под ним, не сговариваясь, направились к берегу реки. Скамейка, где мы впервые уверились в нашей любви, мокла под дождем. Мы шли, целовались, снова шли и снова целовались, и расстались только с наступлением темноты. Дождь прекратился.
38
Когда я подходил к воротам монастыря, зазвонил колокол. Звон, который теперь не будет иметь ничего общего со мной… который, как мне хотелось, перестанет для меня что-либо значить.
Я нарочно шел медленно. Мне хотелось отомстить колоколу. На сизом студеном рассвете, когда смотришь на колокольню сквозь белый пар, вырывающийся изо рта, напоминающий пар из кипящего чайника, звон словно изливался с Небес, с которых спускалась веревочная лестница. Но юного монаха, у которого была иллюзия, что он может подняться за ангелами в Небо, взобравшись по этой лестнице, больше нет. В те далекие времена я даже и представить не мог, что Небеса так безжалостно заберут двух молодых людей, молившихся по звону этого колокола. Погруженный в эти мысли, я вдруг почувствовал чье-то присутствие. За мной следовала какая-то женщина.
Когда я оглянулся, она, чуть помешкав, подошла ко мне. Невысокого роста, с угловатым лицом и с темными кругами под глазами. С первого взгляда был заметен округлившийся живот. На мгновение я заглянул ей в глаза – там зияла пустота. Мое сердце сжалось.
– Послушайте, вы же священник?
– О, нет, я не священник. А к кому вы пришли?
Эта маленькая женщина снизу вверх взглянула на меня. Тотчас же я уловил беспробудный мрак в ее глазах. Там читалось намерение порвать все связи с этим миром, даже самую последнюю нить.
– Разве здесь не все священники? – спросила она отсутствующим голосом, явно не из любопытства, а просто машинально. – Знаете, я.… не могли бы вы меня выслушать? У меня тут в сумке пилюли. Копила их месяц. Я шла к реке Нактонган, чтобы покончить с жизнью, когда увидела крест на холме. В детстве я ходила в храм. Мое имя при крещении – Моника.
Я не сделал этого на самом деле, но бессознательно чуть было не схватил женщину за подол платья. По ее глазам было ясно, что это не просто слова. В них весь свет погас, и последняя искорка вот-вот была на грани исчезновения.
– А, раз так, сестра Моника, я сейчас позову священника, с которым можно… – не успел я договорить, как она уже начала рассказывать:
– Я любила того человека. Думала, мы поженимся. После того как сказала, что беременна, он пропал из виду. Сменил номер телефона и уехал из дома, в котором жил. Меня выгнали с местного завода. Что мне теперь делать? Если отец узнает, он убьет меня.
На лице промелькнуло подобие улыбки, а из глаз покатились крупные слезинки.
– Увидев крест, подумала, что, если приду сюда, меня кто-нибудь да выслушает. Здесь же хорошие люди.
Женщина плакала не переставая. Закатное сияние позднего лета, пробившееся после дождя сквозь тучи, припекало. Для начала я усадил ее в тень глицинии перед свечной мастерской. И вдруг осознал, что впервые со смерти Анджело на какой-то момент не ощущал его утраты. А еще впервые понял, что боль живых и смутное, но реальное сострадание к ней помогли мне забыть о мертвых. Как бы это выразить… Оглядываясь в прошлое, уже тогда я, кажется, почувствовал, как в мое горящее сердце влилась струйка дождевой воды.
39
Но об этом я подумал позднее, потому как в тот момент успел разглядеть в ее глазах глубокую тень смерти, и оттого был движим одной лишь мыслью во что бы то ни стало предотвратить беду. А женщина все плакала. Судя по ее словам, у нее не было ни дома, ни денег, ни друзей, ни надежды. Похоже, даже сейчас, ночью, не было приюта для нее с дитем под сердцем. Первым делом я устроил ее в одной из комнат домика для гостей, решив, что привратнику объясню все позже. Затем позвонил знакомой монахине из Тэгу. Она заботилась о матерях-одиночках. Мы договорились, что утром она заберет эту беременную женщину к себе в «Дом жизни» при монастыре.
Я снова направился к гостевому дому. Пока шел, подумал, что сейчас иду не к Сохи, которая после выписки из больницы остановилась на ночь в отеле Тэгу, а к этой беременной женщине. Мне пришла в голову мысль, что гостевой дом служит как бы окном из монастыря в мир. Красивая, уверенная в себе и очаровательная Сохи; девушка с удлиненным лицом, любившая брата Михаэля; и вот – появившаяся из ниоткуда Моника с темным и угловатым лицом. Домик для гостей служил подобием экрана, на котором короткими кадрами отображаются огни счастливого и несчастного, грустного и прекрасного мира. Я решил, что спасение женщины по имени Моника и ее будущего ребенка будет последним, что я могу и должен сделать в монастыре.
– А здесь, случайно, не
