Сыграем в любовь? - Шарлотта У. Фарнсуорт

– Как жизнь, Харпер? – спрашивает Дрю с той же радостью в голосе. Черт, будь она фальшивой, уже успела бы пропасть.

– Нормально, – быстро отвечаю я.

Я ожидаю, что на этом все и закончится: мы обменяемся любезностями и пойдем каждый своей дорогой.

В целом Дрю всегда был добрым. Таких искренних парней, как он, я почти не встречала ни в старшей школе, ни вообще когда-либо в жизни. В подростковые годы меня тянуло к Дрю не только из-за его внешности. Приятно знать, что слава не подпортила его характер. Это успокаивает – как и факт, что за столько лет городок ничуть не изменился.

– Надолго ты тут? – спрашивает Дрю.

Это мне только кажется или он явно растягивает разговор, не ограничиваясь парой «обязательных» дежурных фраз? И это при том, что мог совершенно спокойно промолчать с самого начала.

Я качаю головой:

– Переночую, и все.

Дрю мельком смотрит на меня, а затем – на мою одежду. Взгляд не выражает ни интереса, ни осуждения. Скорее, он чего-то ждет. Может, хочет знать о том, почему я вернулась и на такой короткий срок? Если, окончив школу, он приезжал в Порт-Хэвен регулярно, то должен быть в курсе, что я этого не делала. И причину тоже.

У меня такое впечатление, что всех моих знакомых интересует в основном лишь минимальный обмен любезностями, а не нормальный разговор. Грустно все это. А еще печальнее то, что зачастую так оно и есть.

– А ты? – говорю я, прижимая к себе покупки. Отвечать парню и ничего не спрашивать самой кажется грубым. – Надолго здесь?

– Не знаю. Приехал неделю назад. До предсезонных матчей еще далековато. Надеялся отдохнуть здесь с родителями, как раньше, но… – Дрю трет лоб, сбивая бейсболку, а затем натягивает ее обратно. – У отца год назад случился инсульт, и теперь ему сложнее передвигаться. По сути, они с мамой почти не покидают Бостон.

– Мне очень жаль, – вздыхаю я.

Эйдена Галифакса я помню весьма смутно. В годы, когда я приезжала сюда на лето, он был веселым и всегда улыбался. Солнечный человек, обожающий хоккей так же, как и сын. Жизнерадостной под стать ему была и мать Дрю, Ребекка. Она из тех мам, которые готовят печеньки с шоколадными каплями и домашний лимонад – полная противоположность моей.

У меня возникает дурацкое чувство, что мне следовало знать о болезни отца Дрю. Но с чего? Мы же не поддерживали связь. Случившееся – дело его семьи, и он, разумеется, не стал делиться им с толпой ярых фанатов, которые тащатся от его взмахов клюшкой и кубиков на животе. Дрю вообще никогда не выкладывает личные вещи в соцсетях. А моя мать много лет назад оставила этот город. Уверена – она не особо общается с четой Галифакс.

– Спасибо, – отвечает Дрю.

Он трет ладонью подбородок. Значит, ему неловко от сочувствия. Ну, выходит, у нас есть хоть что-то общее.

Я невольно замечаю острый угол челюсти и легкую щетину.

– И… соболезную насчет отца, – добавляет Дрю. – Я хотел прийти на похороны, но мне надо было в школу, и…

– Все нормально, спасибо, – отрезаю я.

Краем мысли осознаю, что мой голос стал резким и нервным, а на слове «нормально» и вовсе почти сломался. Я-то думала, что Дрю мялся из-за мыслей о своей семье! Да, я солгала, однако обсуждать случившееся с ним не хочу ни капли. Особенно здесь.

Дрю кратко кивает. Лицо у него серьезное. Он человек искренний, но понять это выражение мне тяжело: ему неуютно или же он меня понимает?

Я выдыхаю:

– Прости. Я просто…

– Не переживай. Сам виноват. Нечего было поднимать тему.

Я едва киваю, соглашаясь не пойми с чем. В горле образовывается большой ком.

Со смерти папы прошло десять лет, однако сочувствие Дрю задевает так, будто его не стало вчера. При этом мне не неприятно слышать это от него. А вот от других еще как! И сейчас, и раньше. Кажется, почти все согласились с тем, что у горя есть некий срок, и через какое-то время ты уже его не чувствуешь. По лицу Дрю видно – он другого мнения.

– С вас шестьдесят три доллара сорок пять центов.

Я дергаюсь. Я вообще забыла, что мы стоим на кассе в супермаркете! Ну, как бы одни, но не совсем. Дрю приходит в себя быстрее: кивает кассиру, достает кредитку из кошелька и касается терминала.

Кассир – нескладный парень, на вид старшеклассник – поглядывает то на экран компьютера, то на Дрю. Я и сама украдкой на него посматриваю – и тут замечаю, что он занимается тем же самым.

Я быстро отвожу взгляд, чувствуя, как щеки против воли заливаются краской.

«Он просто вежливый», – говорю я себе. Однажды я уже понадеялась на что-то с Дрю Галифаксом, а потом мои мечты рассыпались в прах: в него влюбилась моя младшая сестра. От возвращения сюда у меня голова кругом.

– Спасибо, – кивает Дрю, собираясь забрать чек.

– Можно автограф? – выпаливает кассир.

Вопрос звучит быстро, как одно склеенное слово, будто выдох на приступе храбрости. Теперь понятно, почему очередь тянулась так долго.

– Конечно.

Дрю меня ничуть не удивляет. Он, судя по всему, из тех знаменитостей, которые чувствуют ответственность перед фанатами, а не считает их обузой. Я наблюдаю, как он берет фломастер с подставки у доски, на которой сообщают о еженедельных скидках, и расписывается на чистой стороне чека.

– Как тебя зовут?

– Дастин.

Дрю добавляет над автографом подпись «Дастину», а затем отдает бумажку школьнику. Кассир берет ее бережно, словно фарфоровую чашку.

– Спасибо вам большое!

Дрю улыбается и наклоняется. Я с запозданием осознаю зачем: он хочет поднять тот чертов лайм, о котором я успела напрочь забыть!

– Я сама!

Делаю шаг вперед, и в тот же момент Дрю выпрямляется.

Мы вдруг оказываемся близко друг к другу, даже слишком. Я вижу крошечную веснушку слева от его нижней губы. Замечаю легкую горбинку на переносице, наверняка оставленную шайбой. Чувствую запах его одеколона – головокружительную смесь сандалового дерева и кедра.

Дрю кладет лайм на кассовую стойку. Я быстро отстраняюсь и смотрю на зеленый фрукт. Сомневаюсь, что устеленный линолеумом пол часто моют, однако цитрус вроде не пострадал. Тащиться через весь магазин за другим мне не хочется. С лаймом или без – я все равно напьюсь текилы.

– Спасибо.

Дрю кивает, и уголок его губ слегка приподнимается. Он осматривает товары в