Сыграем в любовь? - Шарлотта У. Фарнсуорт
Я беру пару лаймов из корзины с зелеными цитрусами, приткнувшейся возле бананов, и направляюсь к полке со снеками. Какое-то время колеблюсь: кукурузные палочки с сыром или картофельные чипсы? Вскоре останавливаюсь на вторых – тех, что с солью и уксусом. Сойдут в качестве позднего ужина. После я спешу к дальней части магазина и быстро выбираю, что бы выпить.
Захватив с нижней полки бутылку текилы, занимаю очередь в экспресс-кассу – все остальные закрыты. В супермаркете почти никого, что и неудивительно: для большинства местных жителей время для покупок слишком позднее, а наплыв туристов к концу августа уже закончился. Передо мной в очереди всего один парень.
С моей промокшей насквозь одежды капает вода. Дожидаясь, пока парень оплатит покупки, я рассматриваю жалкие остатки кораллового лака на ногтях. Уверена, мама и Амелия как пить дать поставят мне это на вид. Что ж! Лучше вытерпеть укоры за плохо накрашенные ногти, чем показать проблемы, скрывающиеся за неухоженной внешностью. Так я всегда и общаюсь с семьей: чем больше выпячиваю наши различия (то есть свои недостатки), тем спокойнее разговоры. После столь очевидных и поверхностных тем для обсуждения до болезненных вопросов дело точно не дойдет. Ужасный маникюр – ничто по сравнению с отсутствием парня или нормальной работы.
Мне двадцать семь, и родня немного припозднилась с тем, чтобы решать, как мне жить. А еще я знаю, что они хотят для меня лучшего – просто неумело скрывают это за осуждением и разочарованием. Например, мама иногда упоминает неженатых сыновей некоторых своих подруг, а сестра рассказывает, что многим ее одногруппницам в юридическом университете было по двадцать пять – тридцать лет. Отношения с инвестиционным банкиром или учеба на адвоката привлекают меня примерно настолько же, как уход из супермаркета с пустыми руками.
То есть не привлекают абсолютно.
В заднем кармане шорт вибрирует телефон. Наверное, это Оливия – лучшая подруга и соседка по квартире. Кому еще я могла понадобиться столь поздно вечером? Оливия – медсестра в реанимации, и расписание у нее настолько запутанное, что даже я не могу в нем разобраться – а ведь мы вместе живем!
Я тянусь к телефону и случайно роняю лайм. Зеленый фрукт не спеша, словно издеваясь, укатывается в сторону.
– Черт, – бормочу я под нос.
Если наклонюсь, выроню чипсы или текилу, а с этими сокровищами я расстаться не готова. Поэтому я решаю забить на звонок и подойти ближе к кассе. Я нарочно встаю вплотную к парню в очереди – он до сих пор не оплатил покупки, а ведь их уже пробили и сложили в пакет! Поседеешь с такими!
– Можно я…
Я собираюсь спросить кассира, разрешит ли он мне сложить продукты на пустое пространство рядом с терминалом оплаты… Однако по неизвестной причине посередине фразы решаю взглянуть на то́рмоза рядом со мной.
А может, причина вполне известна.
Может, это остатки желаний, с которыми я боролась в тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать и семнадцать лет – все пять каникул, когда он жил по соседству. Тогда я из подросткового упрямства твердо решила не быть типичной девчонкой, которой нравится тот же красивый парень, что и всем. Парень, каждое утро выходивший на пробежку без майки. Парень, который позже предпочел мне мою младшую сестру.
Дрю Галифакс улыбается мне из-под козырька потертой бейсболки – и мое глупое сердце пропускает пару ударов. Наверное, виной всему смесь ностальгии и гормонов. Горло пересыхает, ладони потеют.
Я сглатываю и вдруг – холодный душ! – понимаю, что ужасно выгляжу. Выцветшая футболка, которая насквозь промокла и наверняка просвечивает. Грязные кеды, влажные волосы. В руках – дешевый алкоголь, с одежды капает вода, будто я забыла ее снять перед походом в душ. Я никогда не представляла случайную встречу с Дрю во взрослом возрасте, но сцена мечты точно выглядела бы иначе.
Я стараюсь не подавать виду и не обращать внимания на текущие по лицу, словно слезы, капли дождевой воды, но безуспешно. Не будь мои руки заняты бутылкой и чипсами, я бы попыталась привести себя в порядок. И вряд ли бы это помогло…
– Приветик, – говорит Дрю. – Помнишь меня?
С другим парнем я бы притворилась, что нет. Ведь целью вопроса было выпендриться, сказать «посмотри, каким я стал». Потешить свое самолюбие тем, что я даже через десять лет помню слишком многое – и тот самый короткий момент тоже. Услышать, что я знаю: он знаменитый спортсмен, который появляется на обложках журналов и зарабатывает миллионы.
Дрю принимает мое растерянное молчание за отрицательный ответ.
– Я Дрю, Дрю Галифакс. Мы с родителями жили по соседству.
Я машинально киваю – от изумления дергано, фальшиво, скованно. Я не ожидала встретить Дрю здесь – да и вообще где-либо. И уж тем более не думала, что он меня узнает.
Я кашляю, борясь с сухостью в горле:
– Ага, помню.
В нашу прошлую встречу Дрю было семнадцать. Порой я искала в Google его имя и читала статьи – обычно, когда напивалась. Однако я бы и так его узнала. Волосы Дрю оттенка «пепельный блонд» раньше были лохматыми, а теперь он подстригся так коротко, что в них едва зароешься пальцами. Такая длина подчеркивает, насколько острее и жестче стали черты его лица. Он уже не мальчик, а мужчина.
А вот глаза Дрю не изменились совсем – манящие, цвета мха. Они притягивают меня точно так же, как и раньше. Черт!
Парень, как выразилась бы Оливия, «ужасно горяч».
Я снова кашляю, торопливо пытаясь взять себя в руки.
– Знаешь, ты, типа, знаменит.
Это своего рода проверка: я хочу узнать, насколько раньше смущавшийся от похвалы парень изменился за годы славы и восхищения.
Дрю улыбается. Вроде ничего особенного, но я разом расслабляюсь, а сердце начинает стучать как бешеное. В уголках его глаз появляются легкие морщинки, а на щеках – милейшие ямочки.
– «Типа» знаменит?
Он выглядит так, будто рад (даже счастлив?) меня видеть. Это странно и неожиданно; подростками мы никогда не были так уж близки, просто вместе тусили в компании ребят, которых родители привозили в Порт-Хэвен с июня до августа. И до и после его неудачного романа с Амелией мы едва общались. И ничего особо запоминающегося между нами не происходило.
Я хорошо помню проведенное с Дрю время только из-за своей дурацкой
