Любовь во времена серийных убийц - Алисия Томпсон
– О, привет, Сэм, – проворковала она, очевидно, заметив его за моей спиной. Мне показалось или она произнесла его имя с придыханием?
«У тебя нет на него никаких прав, – напомнила я себе. – Ты не ревнуешь».
– Привет, Джуэл, – ответил он. – Мы просто смотрим.
Джуэл?! Теперь я ревновала, потому что это было чертовски красивое имя. Я бы хотела, чтобы меня звали Джуэл.
Она приподняла брови, глядя на нас. Я была уверена, что ей любопытно, кто я такая, но было очевидно, что она не собиралась спрашивать. Она пробормотала стандартную фразу, чтобы мы позвали ее, если нам что-то понадобится, и повернулась, чтобы помочь другому клиенту, стоявшему за нами.
Еще два человека остановились поздороваться с Сэмом, когда мы проходили по магазину, и я сообразила, что было большой ошибкой с моей стороны захотеть зайти в это заведение, где он проводил четыре-пять часов в неделю, в зависимости от количества учеников. Я спохватилась, что он так и не ответил на мой вопрос об уроках, которые он давал, поэтому задала его снова.
– В основном на гитаре, – проговорил он. – И немного на пианино.
– На скольких инструментах ты играешь?
Он казался смущенным, будто их было слишком много, и ему неловко об этом говорить.
– Профессионально? – уточнил он. – Не на многих. Например, духовые – не моя специальность, поэтому я могу играть на саксофоне только на уровне ученика средней школы.
– Хорошо, а на скольких ты играешь профессионально?
Он пробежал пальцами по клавишам из слоновой кости, одна из которых издала глухой звук, как на электронном инструменте, который не подключен к сети.
– Возможно, на девяти? Думаю, мне следует посчитать бубен. Я играю и на бубне.
В конце концов мы оказались в маленькой комнате в глубине зала, где на стенах рядами висели с одной стороны электрогитары, а с другой – акустические. Там же имелись стулья, около которых было подключено несколько усилителей, явно предназначенных для тех, кто хотел сесть и попробовать поиграть на инструменте.
– Сыграешь что-нибудь? – попросила я.
– Да ну, – замялся он. – Нет.
– Почему же нет? Я уверена, что у тебя хорошо получается… – Тут я широко раскрыла глаза. – А! Или проблема в другом? Это похоже на то, как если бы я случайно попросила… Так, кто у нас великий гитарист?
– Из какой эпохи? Из какого стиля… Неважно, первый, кто пришел в голову, – Джон Фрушанте.
Я скорчила гримасу:
– Red Hot Chili Peppers? Ладно, мы к этому еще вернемся. Получается, что я как бы невзначай прошу Джона Фрушанте просто сыграть мне что-нибудь, а он не прикасается к медиатору меньше чем за десять тысяч долларов?
Сэм рассмеялся, но было заметно, что он снова смутился.
– Нет, ничего подобного.
– А-а, ты боишься, что это произведет на меня такое впечатление, что с меня, типа, слетят трусики? – предположила я. – И я ничего не смогу с собой поделать, потому что твоя игра настолько притягательна? Это будет уровень концерта Джона Майера, если бы я еще имела представление о концертах Джона Майера не только по рассказам?
Я потянулась за одной из электрогитар, хотя на многочисленных табличках было написано, что нужно обратиться за помощью к консультанту. Рядом находился Сэм, все еще одетый в обычный деловой костюм. Достаточно близко.
– Тогда сыграй мне что-нибудь самое дурацкое, что только можно вообразить, – проговорила я. – И я обещаю, что мои штаны останутся при мне.
Он взял у меня гитару и слегка наклонил голову, мол, правда? На что я сделала нарочитый жест, приглашая присесть на один из стульев – да, правда.
Он протянул руку, чтобы подсоединить к гитаре гибкий провод от усилителя, и уменьшил громкость, прежде чем настроить инструмент. И, разумеется, он делал это на слух, этот сукин сын. Одной из главных причин, по которой я бросила попытки научиться игре на гитаре, было то, что я потеряла цифровой тюнер, который мама подарила мне на Рождество.
Он остался стоять, положив на стул библиотечные книги. Затем уставился в потолок, словно раздумывая, что сыграть, прежде чем начать подбирать медленную, задумчивую мелодию. Песня показалась мне смутно знакомой, но я не могла ее вспомнить, пока он не стал играть все быстрее и быстрее, наблюдая за моим лицом в поисках признаков узнавания. Когда до меня наконец дошло, я расплылась в улыбке.
– Farmer in the Dell[49]? – уточнила я. – Это шутка, чувак. Эта песня в моей ДНК. Этот сыр всегда стоял особняком[50].
– Для детского сада это крутая песенка, – проговорил Сэм.
– И как долго ты преподаешь музыку в начальной школе?
– Пять лет.
– Тебе нравится?
– Да, – ответил он, не колеблясь. – Я знаю, это звучит банально, но дети просто любят музыку. Не за то, какая она крутая, или за какие-то глубокие тексты, или что-то в этом роде. Им просто нравится стучать молотком по ксилофону и слушать разные звуки.
Пока мы разговаривали, он продолжал играть какую-то случайную мелодию, его пальцы лениво перебирали струны. Я никогда не видела его таким раскрепощенным, даже когда он стоял передо мной босиком или в пляжной одежде. До сих пор я даже не осознавала, что вокруг Сэма ощущалось какое-то напряжение, он был замкнутым, но все это словно исчезло, когда он взял в руки гитару.
– Я пробовалась в хор пятого класса, – сказала я. – Только потому, что моя подруга Элисон занималась там, и я подумала, а почему бы и нет? Говорили, что в начальной школе любой может участвовать в хоре. Если у тебя не было отличного голоса, тебя просто ставили назад и велели молчать. Но ты ни за что не догадаешься, что произошло.
Он улыбнулся, и вокруг его глаз появились милые морщинки.
– Тебя не взяли.
– А в вашем школьном хоре был такой же жесткий отбор?
– Не совсем, – помотал он головой. – Самый жесткий отбор был для участия в патрулировании коридоров. Это был кампус наркоманов.
Я многозначительно хмыкнула.
– В седьмом классе был один учитель музыки, – сказала я. – На самом деле, я никогда не ходила на его занятия, потому что… ну, во-первых, меня не взяли в хор, но Элисон…
Я замолчала, когда до меня дошло, что все мои детские истории, казалось, были связаны с Элисон, а также что история, которую я собиралась поведать, была
