Самый тёмный грех - Ноа Хоуп
Мой брат стоял на пороге. Но это был совсем не Хантер, с которым мы рубились в видеоигры и строили крепости из подушек. Он тяжело дышал, как будто пробежал марафон, весь в крови и грязи, похожий на злодея из моих комиксов. Светлые волосы, которые мама всегда аккуратно зачёсывала, торчали в разные стороны, одежда порвана, а на его обычно весёлом лице, был такой ужас, что мне захотелось спрятаться обратно под одеяло.
– Что случилось? – прошептала я еле слышно. В ушах зашумело, в горле встал ком, а перед глазами всё расплывалось.
Брат, спотыкаясь, подошёл ко мне, опустился на край кровати и взял меня за руки. Его ладони были липкими и тёплыми, и это было так странно и страшно.
– Дана… – хрипло прошептал он, голосом, которого я раньше никогда не слышала. По его щекам текли слёзы, оставляя грязные дорожки. – Мама и папа… – он запнулся, с трудом выговаривая слова, – они погибли. Авария.
В этот момент всё исчезло. Комната, игрушки, комиксы – всё стало неважным. Как будто кто-то выключил свет в моей голове. Из груди вырвался крик, такой громкий, что, наверное, его услышали даже соседи. Горячие слёзы хлынули из глаз, обжигая щёки. Хантер, который всегда казался мне таким сильным и непобедимым, сейчас выглядел сломленным и потерянным. Он обнял меня, прижал к себе и начал качать, шепча бессвязные слова утешения. Но я ничего не слышала, а только чувствовала ужас и острую боль.
Настоящее время.
Внезапно чьи-то руки грубо схватили меня за плечи, выдернув из удушающего кошмара. Я резко проснулась, жадно хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось, отбивая тяжёлый ритм где-то в горле. В глазах – пелена тумана, сквозь которую с трудом проступали обрывки смуглого лица, обрамленного жёсткими тёмными волосами, горящих, почти чёрных, как уголь, глаз…
Хосе.
«Боже, нет! Меня похитили». – мысль об этом вызвала приступ паники. В груди всё сжалось, холодный пот липкими ручейками выступил на лбу, стекая по вискам. – «Я снова в этом аду».
Воспоминание о смерти родителей, слилось с ужасами реальности, обрушившись на меня с сокрушительной силой и вызвав новый приступ неконтролируемого, животного страха. Из горла вырвался надрывный крик, больше похожий на скрежет раненого зверя. Я дёрнулась вперёд, пытаясь выбраться из невидимых оков, сковывающих моё тело, но что-то держало меня мёртвой хваткой, не давая даже пошевелиться.
– Отпустите! Не надо! – голос сорвался, превратившись в хриплый, сдавленный шёпот. Я зажмурилась, беспомощно дрожа всем телом. Мелкая дрожь пробегала от кончиков пальцев до макушки.
– Тише, Дана, тише. Это всего лишь кошмар, – пробился сквозь гул в моей голове знакомый, голос. Но я не сразу поняла, кому он принадлежит. Сознание было затуманено страхом.
Я несколько раз сильно зажмурилась, с силой сжимая веки, а потом медленно, осторожно открыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд и отогнать липкое наваждение. Картинка начала проясняться, словно кадры старого фильма. Очертания предметов стали более чёткими, серый туман перед глазами постепенно рассеялся.
Я в самолёте. Сквозь иллюминатор виднеется слепяще-белая ватно-пушистая облачность. Рядом со мной стоял Честер, приподняв руки вверх, словно сдаётся. На его лице читалось неподдельное беспокойство. Брови были сдвинуты к переносице, а губы плотно сжаты. И тогда до меня дошло. Это не Хосе, а Эшкрофт.
– Простите, – прошептала я, чувствуя, как жгучий стыд поднимается к щекам, заставляя их гореть.
Честер сел рядом и осторожно взял меня за руку.
– Всё хорошо, Дана, вы в безопасности, – мягко произнёс он.
Казалось бы, слова Честера, сказанные таким успокаивающим тоном, должны были принести облегчение, но его прикосновение – всего лишь лёгкое касание к моей руке – сработало как триггер, вызвав вспышку панического ужаса. В одно мгновение меня словно силой вырвали из реальности и отбросили назад, в тот затхлый подвал, с пропитанными сыростью стенами и запахом плесени, где я была пленницей, игрушкой. Грязные, пахнущие табаком руки, чужое тело, давящее на меня своей тяжестью, невыносимая боль…
Перед глазами всё поплыло, превращаясь в калейдоскоп размытых, искажённых образов. Мир вокруг потерял свои чёткие границы, звуки стали приглушёнными. Воздуха катастрофически не хватало, в груди всё сжалось, словно её сдавили железным обручем, не давая кислороду проникнуть в легкие. Меня бросило в жар, а затем – в холод, кожа покрылась липкой испариной. Мускулы напряглись до предела, тело сковало судорогой. В ушах сначала зазвенело, тоненько и пронзительно, а затем – резко зашумело, как будто рядом пронёсся скоростной поезд. Я инстинктивно, с громким криком, оттолкнула ладонь Честера и сжалась в комок на сиденье, обхватив себя руками, пытаясь защититься от невидимой, но такой реальной угрозы.
– Не могу… – сдавленно выдохнула я.
Меня затошнило от нахлынувших образов, желудок сжался в тугой, болезненный узел. Это было не просто воспоминание, а мучительно реалистичное переживание травмы, словно всё происходило здесь и сейчас, в тесной кабине самолёта. Тело помнило всё, каждую унизительную, болезненную секунду того кошмара. И прикосновение Честера стало тем спусковым крючком, который пробудил эту спящую, но никогда не забытую боль.
Резко сорвав с себя ремень безопасности, я, спотыкаясь, бросилась к небольшой ванной комнате в хвосте самолёта. Дёрнув дверь, я заперлась в тесной кабинке, упала на колени перед унитазом. Меня вывернуло наизнанку. Всё тело сотрясала крупная дрожь. Слёзы неконтролируемым потоком текли по щекам, смешиваясь со рвотными массами. Мне было стыдно, больно и страшно оттого, что прошлое продолжает преследовать меня, не отпуская ни на минуту.
В голове пульсировала одна мысль – найти выход из этой невыносимой боли, хоть какой-то способ заглушить её. Задыхаясь от рыданий, я шарила дрожащими руками по карманам в поисках хоть чего-нибудь острого. Но у меня не было с собой ничего подходящего. Когда немного отпустило, я поднялась на дрожащие ноги и начала лихорадочно искать, шарясь по полкам.
Бинго! Станок для бритья.
Внезапно перед глазами возник образ Лукаса. Его прикосновения никогда не вызывали паники, наоборот – они казались спасательным кругом в бурном
