От него не убежишь - Лина Ласс
Три дня назад стоило нам пересечь порог консульства, он передал меня в руки дипломатов и их помощников и самоустранился. Я только успела заметить брошенный мне вслед взгляд, в котором сквозило сожаление, как его увёл врач, чтобы обработать рану. С тех пор мы ни разу не остались наедине. С нами провели дознания, допрашивали, организовали встречи с адвокатами. Но даже вечерами, когда устраивался ужин, он либо предпочитал проводить это время в своей комнате, либо избегал встречаться со мной взглядом.
Я мысленно молила его посмотреть на меня, хоть на короткий миг, но даже слушая меня за столом, он не смел поднять глаза, отвечал коротко и сухо и рано уходил, ссылаясь на дела.
Ещё в первый день, после того как нас накормили и переодели, я первым делом попросила о звонке матери. Консул, Алексей Дмитриевич, серьёзный мужчина со строгим взглядом, поначалу был против, боялся, что я смогу сболтнуть что-то лишнее, но после недолгих уговоров всё-таки разрешил его совершить при личном присутствии.
Стоило мне услышать на том конце родной голос, как я не выдержала и разрыдалась, даже не успев сказать короткое «привет».
– Аня! Анечка! – голос мамы срывался. – Ты жива? Где ты?
– Мама… – смогла я произнести среди всхлипов. Внутренне сжавшись, ожидая, что она станет бросать мне упрёки, я вслушивалась в то, что происходило в трубке.
– Доченька, с тобой всё хорошо? Где ты сейчас? Я приеду, куда скажешь!
– Мама, я в безопасности… – наконец-то смогла вернуть голосу подобие уверенности. – Я в Марселе, в Российском консульстве. Мне ничего не угрожает. Пожалуйста, не верь всему, что обо мне говорят. Я… я скоро приеду домой.
Консул, сидя рядом, покачал головой.
– Анечка, я знаю, моё солнышко. Доченька… – на заднем фоне послышался мужской голос, – здесь люди. Они мне всё объяснили.
– Мама, что за люди? – я напряглась.
– Они из ФСБ, – шёпотом произнесла она.
Я с облегчением выдохнула. Мне хотелось рассказать ей, что со мной произошло, какие испытания выпали на мою долю, о том, кем оказался мой водитель, хотелось излить душу и покаяться, но под внимательным взглядом консула я быстро свернула разговор.
– Тогда хорошо. Послушай, мне дали тебе позвонить, чтобы рассказать, что со мной всё в порядке, но всё я рассказать не могу. Пожалуйста, не беспокойся, я сейчас под защитой и мне ничего не грозит.
– Дочь… Ты только вернись домой. Мы всё переживём.
Она обещалась прилететь ко мне куда и когда угодно, но я упросила остаться её в родном Пскове. Если за ней присматривали люди из органов, я могла быть за неё спокойна. Нам предстоит серьёзный разговор, но это будет потом, позже, и не по телефону, но я надеялась на её понимание и прощение.
Когда я нажала отбой, подбородок дрожал, и я не решалась поднять лицо на консула, когда возвращала телефон.
Спустя сутки из Москвы прибыли трое человек в чёрных костюмах и проговорили с Алексом за закрытыми дверями несколько часов. Не нужно было объяснять, чтобы понять, что это были его коллеги или даже само начальство. И после они уже принялись за меня.
Один из них, Константин Панов, самый старший, обращался ко мне спокойно, вежливо, был внимательным и расположил к себе. Спрашивал о Павле, наших отношениях, его делах, даже о незначительных разговорах и окружавших его людях, о Донском и их ссоре в ресторане. Но я могла рассказать немногое, ведь в свои дела Павел меня не посвящал. Исключением были лишь короткие разговоры о его семье, проблемах с женой и сыном. А вот о бизнесе он предпочитал молчать.
Во время этих допросов я с отчаянием посматривала на дверь, ожидая увидеть Алекса, пришедшего мне на помощь. Ведь даже несмотря на то, как хорошо ко мне относились, я чувствовала себя брошенной и уязвимой. Не знаю, было ли это его нежелание или приказ, но он так и не пришёл.
Я снова и снова описывала обстоятельства убийства Павла, сначала французским следователям, потом нашим. Всё это выматывало, но даже к концу дня, когда я оставалась одна в своей спальне, долго ворочалась в постели и не могла уснуть. Мысли давили на голову, вызывая тупую боль.
Мне дали доступ к интернету, и я прошерстила все новости, касавшиеся убийства Павла. Как и ожидалось, сначала меня обвинили подозреваемой в его смерти, затем приписали мне сообщника в лице Алекса, вытряхнули на божий свет грязное бельё и обстоятельства моей жизни.
Соцсети, анонимные признания и сплетни – всё вывалили в новостное пространство. Меня не стесняясь называли «золотодобытчицей», охотницей за богатыми мужчинами, и конечно глумились над тем, что я прикончила своего любовника. Удар от этих заголовков мог быть сильнее, если бы я уже мысленно не подготовилась к нему, но даже он был довольно тяжёлым. Мне не раз хотелось захлопнуть ноутбук, но я сдерживалась, стараясь не показать виду, как больно меня это ранит. Мне нужно было знать!
С фотографий, которыми сопровождались статьи и репортажи, на меня смотрели жена и сын Павла. Статная красивая женщина за пятьдесят с выбеленными короткими волосами и надменным взглядом, Елена была из той категории людей, которых называют «породистыми». Не удивилась бы, если узнала, что у неё в роду есть голубая кровь. И Олег был очень похож на мать, взяв у отца разве что цвет глаз и волос. Я пыталась отыскать в его лице хоть каплю той теплоты, которую всегда дарил мне Павел, но не нашла и грамма.
Все попытки взять у них интервью разбивались о сухую официальную фразу «без комментариев». Они не выглядели столько опечаленными известием о смерти Павла, сколь раздражёнными от назойливого внимания прессы.
Пару дней спустя заголовки сменились новыми, где меня уже выставляли жертвой и назвали настоящие имена подозреваемых. Тех самых полицейских, которые были с убийцей на яхте, объявили в розыск, но им удалось бежать и пока их местонахождение оставалось неизвестным, и меня уверили, что их поимка – это только вопрос времени.
На третью ночь я попросила у Ольги достать снотворное. Она опасалась, смотря на моё состояние, что я могу что-то с собой сделать, но я уверила, что мне просто нужно хорошо выспаться. И сегодня был первый день, когда я проснулась со свежей головой.
***
Алексей Дмитриевич передал мне в руки мой паспорт и билеты на самолёт. Прошло две недели как мы торчали под замком в консульстве, не
