Я. Тебя. Сломаю - Ольга Дашкова

То, что мне дорого.
Да, Элиф мне дорога. Дороже, чем я готов признать даже самому себе. Дороже всех денег мира, дороже власти, дороже жизни.
И если с ней что-то случится…
Если с ней что-то случится, я сожгу этот город дотла. Я найду каждого, кто причастен к ее похищению, и сделаю их смерть такой долгой и мучительной, что они будут молить о пуле в голову.
Телефон вибрирует – сообщение с неизвестного номера.
«Склад на улице Акбюк, 47. Один. Без оружия. Деньги в спортивной сумке. Через час. Опоздаешь – заберешь труп».
Через час. Этого времени достаточно, чтобы добраться туда и осмотреться. Но недостаточно, чтобы организовать полноценную операцию.
Они умны, эти ублюдки. Но не настолько, как им кажется.
Набираю Тарика.
– Склад на Акбюке, 47. Окружить, но издалека. Снайперы на соседних зданиях. Я иду один, но хочу знать, что у меня есть поддержка.
– Понял. Деньги подготовить?
– Готовься. Но если придется стрелять – стреляй на поражение. Никто из них не должен выйти оттуда живым.
Кроме Элиф. Она должна выйти оттуда живой и невредимой. Иначе весь Стамбул утонет в крови.
Глава 36
Грубые руки так туго затягивают повязку на глазах, что ткань врезается в кожу. Мир погружается в непроглядную тьму.
Руки связывают за спиной веревкой, она жжет запястья. Сердце колотится так бешено, что кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Накатывает паника, но я заставляю себя дышать через нос, медленно и размеренно.
Не паникуй. Думай. Выживи.
Меня толкают вперед, спотыкаюсь о что-то твердое – порог машины. Падаю на заднее сиденье, кожа холодная и пахнет табаком. Женщина садится рядом, я чувствую, как сиденье прогибается под ее весом.
– Даже не думай кричать, – шипит она. – Здесь тебя никто не услышит.
Двигатель заводится с натужным воем, машина трогается с места. Пытаюсь сориентироваться по звукам: шум улиц, сигналы других автомобилей, голоса прохожих. Но постепенно городской гул стихает, остается только монотонное урчание мотора и скрип подвески на неровной дороге.
Куда они меня везут? Сколько времени прошло – час? Два? В темноте время течет по-особенному, минуты тянутся, как резина.
Пытаюсь пошевелить руками, чтобы проверить, не ослабли ли узлы. Веревка впивается в кожу, оставляя жгучие следы, но держит крепко. Тот, кто меня связал, знает свое дело.
– Вы совершаете огромную ошибку.
– Заткнись, – равнодушно бросает она. – Прибереги слюни на потом.
Но я не могу молчать. Не могу просто сидеть и ждать, пока решат мою судьбу.
– Вы… вы не понимаете. Амир… он не такой, как вы думаете. Он не простит. Он найдет нас, и тогда…
– Тогда что? – женщина поворачивается ко мне, чувствую ее взгляд сквозь повязку. – Он убьет нас? Мы это знаем. Но знаешь что, малышка? Есть вещи поважнее жизни. Например, справедливость.
В ее голосе звучит что-то такое, что заставляет меня замереть. Не просто злость или жажда мести. Боль. Глубокая, застарелая боль, которая превратилась в ненависть.
– Кого он убил? – шепчу я. – Кого вы потеряли?
Тишина. Только рокот двигателя и шорох шин по асфальту. Потом она отвечает, и в ее голосе столько горечи, что у меня сжимается сердце:
– Моего сына. Эрена. Ему было двадцать два.
Эрен. Имя ничего мне не говорит, но понимаю – для этой женщины оно значило все.
– Он работал в порту, – продолжает она, голос становится тише, но не менее жестким. – Простой грузчик. Честный парень. А потом ваш муж решил, что кто-то ворует его товар. И знаешь, что он сделал? Выбрал нескольких рабочих наугад. Для примера.
Желудок сжимается. Я знаю метод Амира. Жестокий, но эффективный – напугать всех, чтобы никто больше не посмел красть.
– Эрена повесили на кране, – шепчет женщина, и в ее голосе звучат невысохшие слезы. – На глазах у всех рабочих. Чтобы знали, что бывает с ворами. А он даже не воровал. Просто не повезло.
Слова бьют наотмашь. Каждое из них – камень, который ложится на мою совесть. Разве это не доказательство того, кто такой Амир на самом деле? Человек, который убивает невинных ради устрашения.
Но почему тогда у меня сжимается сердце не от ненависти к нему, а от страха за него?
– Мне жаль, – говорю я искренне. – Мне правда жаль. Но я… я не виновата в смерти вашего сына. Я тогда даже не знала Амира.
– Но теперь ты знаешь, – ее голос снова становится твердым. – Теперь ты спишь в его постели, носишь его кольцо, пользуешься деньгами, заработанными на крови таких, как мой Эрен. Это делает тебя соучастницей.
Хочу возразить, сказать, что меня заставили, что я такая же жертва, как и ее сын. Но слова застревают в горле. Потому что она права. По крайней мере, отчасти.
Я действительно сплю в его постели. И не только сплю – я отдаюсь ему со страстью, которая пугает меня саму. Я ношу его кольцо и не снимаю его даже тогда, когда мы ссоримся. Я живу в его доме, ем его еду, пользуюсь его деньгами.
Я становлюсь частью его мира, даже если не хочу этого признавать.
– Вы правы, – шепчу я наконец. – Я соучастница. Но знаете что? Он все равно придет за мной. И когда он придет… вам лучше молиться, чтобы я была жива и невредима. Потому что, если со мной что-то случится, он сойдет с ума. И тогда пострадаете не только вы.
Машина резко поворачивает, меня бросает в сторону. Чувствую, что мы съехали с асфальта на грунтовую дорогу – подвеска подпрыгивает на выбоинах, кузов трясет.
– Еще посмотрим, кто кого переживет, – отвечает женщина, но в ее голосе слышится неуверенность. – Твой драгоценный муженек за все заплатит. И ты вместе с ним.
Машина останавливается. Двигатель глохнет, и наступает оглушительная тишина. Слышно только мое учащенное дыхание и далекий шум ветра.
Дверь открывается, меня вытаскивают наружу. Ноги подкашиваются – от долгого сидения в неудобной позе мышцы затекли. Воздух здесь другой – сырой, с запахом плесени и старого бетона.
Меня толкают вперед, и я иду, спотыкаясь о неровности под ногами. Шаги эхом разносятся по пустому пространству. Это действительно какой-то склад или заброшенное здание – звук голосов отражается от стен и потолка.
– Сюда, – приказывает женщина, указывая мне путь.
Под ногами холодный бетонный пол. Запах усиливается – затхлость, сырость, что-то металлическое. Слышу, как где-то капает вода. Кап-кап-кап. Монотонно, навязчиво.
Меня толкают, и я падаю на что-то жесткое – похоже,





