Кляпа. Полная версия - Алексей Небоходов
Администраторша с порога взялась за дело с азартом матёрой доносчицы. Голос её резал воздух, как тупой нож по коже:
– Нарушение санаторного режима! Пребывание посторонних лиц в номере без регистрации! Аморальное поведение! Саботаж внутреннего распорядка!
На каждом обвинении она словно поднималась на новую ступень собственного праведного возмущения, раздуваясь всё больше, как тушка в микроволновке.
Валентина, застывшая внутри шкафа в позе уличённого в преступлении кота, судорожно переводила взгляд с Павла на закрытые дверцы шкафа, чувствуя, как сердце сжимается от нарастающего ужаса.
Не дожидаясь приглашения и явно наслаждаясь своей властью, охранник резко шагнул вперёд, рванул дверцы шкафа обеими руками и с торжествующим видом распахнул их настежь.
Шкаф отреагировал на это трагическим скрипом, словно скорбя о последних остатках личной жизни своих обитателей.
Валя и Павел предстали миру в крайне двусмысленной композиции: Валя с растрёпанными волосами, одним плечом вцепившаяся в вешалку, другой рукой неловко придерживающая край халата, Павел – с покрасневшим лицом, судорожно державший скользящую по плечикам куртку, как знамя последней надежды.
Секунду все стояли в молчании, насыщенном такой концентрацией абсурда, что даже комнатные растения на подоконнике, казалось, смущённо поникли.
Администраторша, увидев эту живописную картину, вспыхнула, как керосиновая лампа.
– Это вопиющее нарушение всех норм! – громогласно объявила она, едва не разрывая воздух голосовыми связками. – Не только правил проживания в санатории, но и основ общественной морали! Немедленное выселение! С занесением в чёрный список всех приличных учреждений!
Охранник, строго по инструкции, сделал шаг в сторону, словно готовясь сопроводить нарушителей на галактический трибунал.
Валентина, всё ещё сжимая край халата, почувствовала, как где—то в глубине души начинает расцветать странное ощущение: смесь дикого ужаса, бессильной ярости и тихого идиотского смеха.
Паника – не лучший советчик, особенно когда на кону стоит репутация, жизнь, здравый смысл и возможность не оказаться в списке межгалактических сумасшедших с пожизненной подпиской на обязательную терапию. Валентина, не рассуждая ни секунды и руководствуясь чистым инстинктом выживания, с силой вытащила Павла за собой из шкафа, словно спасала котёнка из горящего дома, только вместо дома вокруг бушевала вакханалия из скрипящих дверей, злобных воплей и зашкаливающего абсурда.
Cхватив его за руку, она мчалась к спасению так отчаянно, что могла бы сдать норматив по бегу с препятствиями, если бы препятствия не состояли из собственных страхов, мятущихся халатов и навязчивых мыслей о том, насколько скоро всё это превратится в эпическое фиаско. Даже мысли не успевали за её действиями: всё тело действовало само, словно заранее согласившись с тем, что думать здесь бесполезно, а спасение – дело рук самих утопающих.
Они выскочили в коридор, спотыкаясь о халаты, которые тянулись за ними шлейфами, словно обвиняющие призраки. Валя в порыве суматошной спешки зацепила подолом один халат, тот завертелся на полу, наматываясь на её ногу, заставляя её на каждом шагу подпрыгивать и дёргаться, будто она пыталась вырваться из невидимого капкана.
Павел, не в силах остановить стремительный бег, инстинктивно подхватил второй халат, едва не уронив бумажный пакет, который отчаянно сжимал в руках, и теперь оба они, обмотанные тканью, неслись вперёд, производя впечатление клоунов на генеральной репетиции трагикомического цирка. Шлейфы ползли за ними, цепляясь за углы мебели и стен, создавая за беглецами хвостатый, вздымающийся вихрь из ткани и паники, словно сама комната пыталась удержать их всеми силами.
Валентина с растрёпанными волосами и глазами, горящими отчаянной решимостью, тянула Павла за рукав, лавируя между тумбочками, санаторными тележками для уборки и отдыхающими, которые, увидев эту парочку, сначала в ужасе замирали, а затем с характерными всхлипами разбегались в стороны, спасая свои тапочки, трости и душевное равновесие.
Одна пожилая дама с бигуди на голове и маской из огурцов едва не опрокинулась на пол, прижимая к груди таз с грязными простынями, а толстенький мужчина в халате цвета варёной свёклы, завидев беглецов, сделал попытку юркнуть за пластиковую пальму, но застрял в горшке и теперь выглядывал оттуда глазами потрясённого оленёнка.
Воздух вокруг наполнился паническим треском тапок, нервными всхлипами и мелкими визгами, словно всё санаторное отделение превратилось в арену для спектакля, в котором Валя и Павел исполняли партию обезумевших марионеток под аккомпанемент собственного ужаса и лязгающей на поворотах тележки для уборки.
Павел, задыхаясь и спотыкаясь через каждые три метра, героически прижимал к груди свой пакет, словно в нём хранился последний смысл жизни, спасительный план побега и личная гарантия от сумасшествия. Его лицо раскраснелось, рубашка прилипла к спине, но он не отпускал свою ношу, будто от этого зависело существование всей планеты.
Он судорожно оглядывался по сторонам, каждый раз натыкаясь на очередного свидетеля их позора: пожилая дама в халате с огурцами на лице отпрыгнула в сторону, прижимая к груди таз с бельём, будто защищаясь от разбойников; медсестра с тележкой йодистых компрессов попятилась, ловко уворачиваясь, как акробат в цирке ужасов; санитар, наткнувшись на них глазами полными первобытного ужаса, поспешно спрятался за пожарный щит и оттуда озирался, будто ожидал увидеть за ними целую банду вооружённых беглецов.
Павел, не переставая извиняться каждому встречному – дрожащими словами, взмахами пакета, виноватыми наклонами головы – продолжал своё отчаянное шествие сквозь всё усиливающееся безумие. Кляпа, естественно, не молчала. Она с восторгом в голосе комментировала каждый их манёвр:
– Хвост пистолетом, Валюша! Ноги крестиком! Мозги… ну хоть бы где—нибудь в кучке, родная! – И тут же, почти обиженно, добавляла: – Павел Игоревич, приношу свои глубочайшие извинения за это безумие! Обещаю компенсировать моральный ущерб золотой подпиской на лучшие психотерапевтические курсы Галактики!
В след им неслись гневные крики администраторши, которая с неожиданной для своего телосложения скоростью неслась за ними по коридору, высоко поднимая колени, словно маршируя на параде невидимого войска. Блокнот в её руке размахивался так активно, что казался готовым вот—вот взлететь, а её голос, с каждой секундой набирая обороты, разрывал тишину стен на отдельные дрожащие осколки.
Она вопила про грубое нарушение всех мыслимых и немыслимых правил санатория, про срочную депортацию, про необходимость немедленного вызова полиции. Лицо её пылало таким энтузиазмом, будто она была готова лично проводить задержание, составить пять протоколов и организовать пресс—конференцию для местных пенсионеров.
На одном из поворотов, где коридор раздваивался в два одинаково безнадёжных направления, Павел резко остановился, заставив Валентину споткнуться и едва не приложиться лбом об стену. Она, вцепившись в него, зашипела было что—то вроде "Что ты делаешь, побежали!", но Павел, с самым серьёзным видом, развернулся навстречу надвигающейся администраторше.
Подойдя к ней на два шага, он без лишних слов, с каменным выражением лица, вытащил из кармана
