Кляпа. Полная версия - Алексей Небоходов

Павел шумно сглотнул. Его лицо постепенно переходило через все стадии отрицания: от лёгкой растерянности к тихой тревоге, затем – к выражению открытого ужаса, характерному для людей, случайно попавших на приём к шаману с бензопилой.

Кляпа не остановилась:

– Отлично, теперь скажи ему про сборку тела после разборки! Это же самое сочное!

– Они… могут… – Валя дернулась всем телом, – разобрать меня на молекулы… и потом собрать… ну, не совсем правильно… там, где нога должна быть, будет… – она замялась, глядя на Павла с безнадёжной мольбой, словно умоляя простить её за то, что её кости и внутренности вот—вот окажутся не на своих местах.

Павел, не шевелясь, смотрел на неё глазами человека, который уже морально смирился с тем, что сейчас ему предложат вступить в религиозный орден из восьми ног и трёх подбородков.

И на этом фоне, как гвоздь в крышку здравого смысла, прозвучала новая реплика Кляпы:

– И, пожалуйста, Валюша, не забудь про проклятие старшего надзирателя Галактического архива! Без него картина будет неполной!

Валентина, запинаясь и задыхаясь, выкрикнула:

– И ещё есть проклятие! Настоящее! От надзирателя! Из архива! Он… они… в общем… все прокляты! – и её голос окончательно сорвался в истерический писк.

В комнате повисла зловещая тишина.

Павел стоял, обнимая свой пакет как родного, и молча осознавал: в сравнении с этим моментом, его прошлые переживания – поиск Вали, тревожные ночи, обзвоны – были всего лишь лёгкой прогулкой по солнечному саду.

Валентина отчаянно пыталась перехватить контроль над ситуацией, но чем больше она старалась сгладить свои слова, тем больше текст превращался в один длинный предсмертный крик разумного существа, осознавшего, что спасения уже не будет.

Комната дрожала от их напряжения, словно весь санаторий вот—вот должен был провалиться в другую реальность – ту, где неловкость, безумие и нежность сплетаются в одну великую человеческую трагикомедию.

Павел сидел рядом с Валентиной на краю её кровати так долго, что казалось – под ним вот—вот начнёт расти мох. Лицо его медленно перетекало из состояния лёгкого потрясения в глубокую задумчивость, как будто он одновременно пытался решить, на каком языке разговаривает Валентина, и не перепутал ли он случайно этаж санатория.

Он несколько раз открывал рот, словно собираясь сказать что—то важное, но каждый раз слова застревали где—то между языком и мозгом, который судорожно искал хоть какие—то инструкции на случай "непреднамеренного столкновения с апокалиптической истеричкой, страдающей космическим синдромом".

Павел моргнул, вдохнул, вновь набрал в грудь воздух, будто собирался прыгнуть с обрыва, и, наконец, осторожно, едва касаясь, взял Валентину за руку. Его пальцы сжали её дрожащую ладонь так нежно, будто он держал хрупкий новогодний шар, способный разлететься от одного неловкого вздоха.

Он долго молчал, гладя её пальцы кончиками своих, словно пытаясь передать через прикосновение ту уверенность, которую словами выразить не решался. Наконец, почти шёпотом, с той искренностью, от которой в горле першит, произнёс:

– Я понимаю. Ты очень устала. Тебя задавил этот ужас, этот прессинг… – он на мгновение замолчал, подбирая выражение, которое не звучало бы как диагноз. – Давай пока не будем разбираться, что и как. Просто останемся здесь. Ты отдохнёшь. Придёшь в себя. Я буду рядом. Обещаю. С чем бы ты ни столкнулась… я помогу.

Голос его звучал так тихо и тепло, что на фоне недавнего балагана он казался почти чудом – редким явлением, вроде тихого оазиса в центре базара.

Валентина, чувствуя, как странное облегчение мягко растекается по венам, как с плеч незаметно сползает часть чудовищной тяжести, впервые за последние часы слабо улыбнулась. Небольшая, но настоящая улыбка дрожала на губах, словно робкий огонёк в конце лабиринта. Она почти выдохнула, почти согласилась, почти расслабилась.

И в тот самый миг, когда её душа уже начала было собирать себя в более—менее приличную кучку, в голове раздался резкий, визгливый, насквозь тревожный звук, как если бы в сознании кто—то врубил пожарную сирену на полную громкость.

– Срочно—срочно! – вопила Кляпа, взвизгивая так, будто ей зажали хвост межгалактической дверью. – Сигнал тревоги! Зафиксировано прибытие космической полиции в маскировке! Возможно, зачистка уже началась! Повторяю: зачистка! Зачистка!

Валентина побледнела с такой скоростью, что её кожа стала напоминать свежий альбомный лист. Холодный пот прокатился по спине липкой волной, сердце затрепыхалось в груди, как испуганная летучая мышь в банке.

Паника взметнулась с новой силой, сметая жалкие остатки логики, здравого смысла и планов на мирное санаторное будущее. Валентина резко отдёрнула руку, заикаясь на каждом втором слове, начала сбивчиво, судорожно уговаривать Павла:

– Ты должен уйти! Немедленно! – прошептала она, задыхаясь. – Они уже здесь! Уже рядом! Тебя нельзя сюда втягивать! Ты не понимаешь, они… они всё сотр… разберут… переделают!

Павел моргнул, как человек, который внезапно обнаружил, что вместо запланированной чашки чая ему сейчас предложат прыгнуть в жерло вулкана. Он стоял, всё ещё держа пакет с вещами, словно якорь здравомыслия в этом стремительно разваливающемся мире.

Валентина, не дав ему шанса прийти в себя, почти физически начала толкать его к двери, пихая всем телом – худым, дрожащим, но отчаянно решительным.

– Уходи! – шипела она сквозь зубы, словно пытаясь одновременно выдавить из себя воздух, страх и последние крохи надежды. – Спасайся! Я задержу их! Или спрячусь в вентиляции! Или притворюсь камнем! Главное – ты должен исчезнуть!

Кляпа, вместо того чтобы предложить внятный план спасения, подбадривала её изнутри с энтузиазмом барабанщика на похоронной процессии:

– Так держать, Валюша! Дави на жалость! Пусть уходит! Чем меньше свидетелей – тем выше шанс, что тебя не посадят на трансплантацию мозга в ближайшие сутки!

Павел, всё ещё пребывая в лёгком трансе, покорно позволил себя оттеснить почти до самой двери, где наконец, собрав последние силы, попытался что—то сказать. Но Валентина, не слушая, решительно схватила его за локоть, распахнула дверь, как камикадзе люк аварийного отсека, и с тихим, отчаянным рычанием практически выпихнула его в коридор.

Дверь с глухим стуком захлопнулась. В комнате осталась только Валентина, тяжело дышащая, с пылающими щеками и бешено скачущим сердцем.

Где—то в глубине сознания затихал довольный смешок Кляпы.

А в воздухе нависала тревога – густая, липкая, пахнущая неминуемым вторжением.

Стуки в дверь раздались с такой яростью, что Валентина вжалась в стену, словно рассчитывала слиться с обоями. Дверная ручка дрожала, как хвост у испуганной ящерицы, а от напора казалось, что через секунду дверь начнёт сыпаться щепками.

Не успев даже как следует подумать, Валя на автопилоте схватила Павла за рукав и, с силой, достойной марафонского чемпиона по спасению заложников, потащила его к ближайшему шкафу. Павел, не