Северный ветер - Александрия Уорвик
– Что случилось?
Орла стискивает одеяло. Затем с удвоенной яростью набрасывается на постельное.
– Их забрал ужасный, ужасный злодей, – хрипло шепчет она. – Украл жену и дитя господина.
Я медленно обхожу кровать, чтобы видеть лицо Орлы. На нем застыла скорбная маска, и у меня сжимается сердце.
– Их увели, – продолжает Орла, – за горы на западе, в места, где часто промышляют бандиты. На них напали, и жена, и дитя господина были убиты.
– Когда это произошло?
– Я бы сказала, наверное, три столетия назад.
Во времена до Серости, когда все было зеленым. Но затем все окутала зима – и осталась навек. А Король стужи остался один, запертый в цитадели, оплакивая тех, кого любил и потерял.
– Орла, – шепчу я. – Как звали сына Борея?
Молчание.
– Калаид, госпожа. Его звали Калаид.
Когда наступает полдень, муки голода заставляют меня спуститься в обеденный зал. Стол, как всегда, накрыт для излишне изобильной трапезы, но в самом зале пусто, темно и холодно. Бросаю взгляд на камин и подумываю, не развести ли огонь, но решаю, что это не лучшая мысль. Лучше не гневить Короля стужи больше, чем я уже.
Поэтому я просто сажусь. Накладываю еду на серебряную тарелку – колбаски, рис, хлеб, фрукты. Проглатываю пару кусочков, и желудок сразу же сводит спазмом, но я заставляю себя съесть хотя бы половину обеда. Борей, как правило, приходит когда пожелает, и я привыкла его не ждать. Однако сегодня я все наблюдаю за дверным проемом, высматриваю величественную фигуру. Сердце гулко стучит в непонятной смеси предвкушения и тревоги, в голове крутится разговор с Орлой. Калаид. Всего лишь маленький мальчик. Которого больше нет.
– Прошу прощения, – обращаюсь к служанке. – Я заметила, что на столе нет вина. Могу я узнать причину?
– К сожалению, его не осталось ни капли, миледи.
Так. Барабаню пальцами по столу.
– А известно, собирается ли король со мной сегодня отобедать?
– Он не сказал, миледи. – Женщина бросает на меня виноватый взгляд и принимается убирать со стола.
Быстро хватаю тарелку Борея, пока ее не унесли. Затем накладываю на нее остатки еды – осторожно, чтобы разные блюда не соприкасались – и ухожу на поиски Короля стужи. Он же не обедал, значит, наверняка голодный.
В покоях его нет. В библиотеке тоже. Ни в конюшнях, ни на тренировочной площадке. Я так долго брожу по цитадели, что еда остывает. И тогда вспоминаю оранжерею.
Спускаюсь по ступенькам в подземелье, затем поднимаюсь по второму пролету. Дверь наверху приоткрыта. Толкаю ее и шагаю в яркий день, в мерцающий на стекле свет. На столе по левую руку стоит множество горшочков с фиалками – и мята, которая кажется среди них лишней. К стеклянной стене прислонена лестница, перекладины увиты лозами, которые расползаются к резкому наклону потолка. Вдыхаю, и горло обволакивает густым, влажным воздухом – сырой суглинок, толченая хвоя, душистый сахар, цитрус.
Пересекаю узенький мост над одним журчащим ручьем и замечаю Борея. Он наполовину скрыт розовым кустом и, похоже, занят пересадкой цветов.
Он и не подозревает о моем присутствии.
Борей погружает руки в почву. Темные комки пачкают запястья и предплечья, прилипают к черным волоскам, к кожаным перчаткам. Из его пальцев земля сыплется в большой округлый горшок. На короле тонкая белая туника, рукава наспех закатаны, волосы собраны в низкий хвост, и в прядях запутались кусочки листьев.
Здесь Борей кроток. Здесь он един с землей. Здесь он в кои-то веки умиротворен. То, с какой заботой, даже преданностью он отдается делу, вызывает во мне новую, необъяснимую тягу к нему. Даже сейчас, не видя его лица, я ощущаю в нем рвение, всецелую поглощенность делом, желание отдавать всего себя. Он возделывает землю как простой человек, не бог.
Мне почти жаль его прерывать, но я таскаю несчастную тарелку уже больше часа. Справа от Борея стоит стол, заваленный садовыми инструментами. Мысленно приготовившись к тому, что сейчас выпадет на мою долю, я делаю шаг вперед и опускаю тарелку на столешницу.
Король стужи замирает. Медленно отходит от горшка, смахивает землю с рук тряпкой.
– Что ты здесь делаешь? – не поворачиваясь, произносит Борей ледяным тоном, от которого у меня тут же бегут мурашки и частит сердце.
Сглатываю пересохшим горлом, затем выпрямляюсь во весь рост.
– Принесла в знак примирения, – отвечаю я, отказываясь поддаваться и отступать.
Беглый взгляд на тарелку.
– Отравленное?
Я открываю рот, потом захлопываю.
– Было бы отравленное, – рычу я, – не стала бы тебе сообщать, знаешь ли.
Плечи Борея, обтянутые влажной тканью, что липнет к широкой спине, слегка вздрагивают, будто от глубокого вздоха.
Когда король не отвечает, я перевожу дыхание. Я пришла сюда загладить вину, но если ему неинтересно, то пусть.
– Что ты сделал с моим вином?
Борей наклоняет голову к плечу.
– Твоим?
– Тем, что было у меня в комнате.
– Так это, полагаю, мое вино.
– Неужто я не твоя жена? – огрызаюсь. – Неужто мы не равны в нашем притворстве под названием брак?
На этих словах Борей переминается с ноги на ногу. Но все так же не поворачивается.
– Вино в той же степени мое, что и твое, но невзирая на то, кому оно в итоге принадлежит, ты не имел права рыться в моих вещах. Ты вторгся в личное.
– Хочешь поговорить о вторжении в личное? – В голосе Борея звучит холодное веселье.
При напоминании о том, что произошло на прошлой неделе, гнев частично утихает.
– Смотри… – начинаю я впечатляюще ровным тоном.
– Нет. – Борей наконец поворачивается. Окидывает меня взглядом с головы до ног. На бледной щеке грязный росчерк, еще один – под подбородком. В руке зажата перепачканная землей тряпка. – Слушай внимательно, Рен, потому что повторять я не собираюсь. Впредь никакой больше выпивки. Я избавился от всего вина в цитадели. Не найдешь ни капли.
Паника, которую я пыталась подавить с момента пробуждения, вырывается на волю, захлестывает меня полностью.
– Я тебе не верю. Под землей целый подгреб. Сотни бутылок. Ты их веками собирал. Такое не выбрасывают.
– Их больше нет. Вылил все до последней капли, – Борей и бровью не ведет.
Тогда этому есть лишь одно объяснение. Он пытается меня наказать. Я этого не потерплю.
– А не рассматривал ли ты вероятность, что я пью, потому что меня похитили из родного дома и заставили выйти замуж против воли?
– Ты пила и до того, как вообще сюда попала, что это о тебе говорит?
Сжимаю губы в тончайшую, белейшую ниточку. Борей прав. Я начала пить задолго до того, как ступила на Мертвые земли. Моя величайшая тяга, величайший позор. И вместе с тем жажда не унимается.
– Все не так уж плохо, – возражаю я, хотя тревога отчасти поутихла. – Я умею себя ограничивать. Не то чтобы я заливалась до
