Обольщение - Лера Виннер
Не повредит ли это делу, да и самому Монтейну, если я призна́юсь, что мы, по сути, никто друг другу, и Вильгельм не строил никаких планов на мой счёт?
Керн говорил обо мне и о нём так спокойно, будто это было самым естественным, самым простым объяснением тому, что мы в итоге оказались здесь.
— Я поняла.
Придумать лучшего ответа я всё равно не могла, а он кивнул, удовлетворяясь им.
— Я знаю, что ты умеешь говорить с травами и хорошо слышишь их, но сейчас твоё восприятие может подводить. Он пытается воздействовать на тебя, та сила, что сидит в тебе, может туманить разум. К тому же работает наша защита. Если тебе понадобится помощь, скажи Мире, она всё приготовит.
Мне оставалось только ещё раз кивнуть, не поднимая глаз.
От усталости и от той деликатности, с которой этот человек говорил о настолько интимных вещах, хотелось заплакать.
В попытке взбодриться и прийти в себя я встала и начала мерить комнату шагами.
Бруно Керн то ли в самом деле был уверен в себе и своих силах, то ли мастерски делал вид. По большому счёту это не имело уже никакого значения, потому что покинуть его владения ни я, ни барон Монтейну уже не могли. И всё же я предпочла бы знать правду. Даже если после у меня не повернётся язык, чтобы повторить её барону.
— Могу я вас спросить? — решившись, я предпочла смотреть на сад за окном.
— Тебя, — поправил он мягко. — Разумеется, можешь. У тебя, должно быть, десятки вопросов.
Продолжая кусать губы, я побарабанила по подоконнику пальцами.
— Я видела голубое зарево над вашими лесами прошлым летом. Однако вы не можете вылечить герцогиню Ханну. И не смогли снять с герцога Удо проклятие, наложенное Вильгельмом. Вы в самом деле уверены, что сможете помочь мне?
Я намеренно продолжала обращаться к нему, подчёркивая разницу между нами. Сомнения деревенской девки в слове правящего герцога были неслыханной дерзостью, и только это обращение могло хоть немного её сгладить.
А ещё — прямой взгляд в глаза.
Я обернулась и посмотрела на Керна, а он продолжал сидеть в кресле, красивый и невозмутимый.
Сидеть и думать.
Возвращаясь к нему, я всё больше обмирала с каждым шагом, потому что ничего не могла понять. Он подбирал слова? Или же впервые по-настоящему взвешивал свои возможности и желания?
От этого невыносимого ожидания колени подгибались, и я снова опустилась в кресло, на этот раз — на самый краешек.
А вот Бруно чуть склонил голову набок, глядя на меня как-то по-новому.
— Тот, из-за кого в прошлом году появилось зарево над лесом, был первым мужчиной Ханны. И абсолютно сумасшедшим колдуном. Он считал её своей собственностью. Такой же вещью, как книга или, скажем, сапог. За своей вещью можно бережно ухаживать. А можно её сломать. Он сделал так, чтобы она не могла иметь детей ни от кого другого, кроме него. Это известная практика, и обычно она перестаёт работать со смертью того, кто накладывал ограничения. Но мы оба его недооценили. Удо был истощён из-за проклятия, я не успел разобраться в ситуации. Уже потом выяснилось, что он получил от неё добровольное согласие на это. От измученной болью запуганной девочки можно многого добиться, ты хорошо должна об этом знать.
Я только кивнула, не находя слов и задыхаясь от чужой боли.
Он очевидно пытался смягчить эту историю для меня, избавить от самых страшных и мучительных для Ханны подробностей, но то, о чем он рассказывал, я представляла себе очень хорошо.
Она знала не только о том, что значит бежать. Она знала, каково это — выть от страха и беспомощности в четырёх стенах, потому что от кошмара некуда деться. Никто не придёт, не спасёт и не поможет.
Герцог дал мне почти минуту на то, чтобы справиться с собой, а потом продолжал также негромко, объясняя, но не упрекая в моей бестактности:
— Мы с Удо умеем лечить синяки и переломы, но не способны наполнить человека жизнью. Это как… — он посмотрел куда-то в сторону, подбирая подходящий пример. — Как цвет волос. Ты рыжая, Мира брюнетка, и это не хорошо, и не плохо. Это природа, которую нельзя изменить. А твой барон это может. Когда я видел его четыре года назад, он был силён. Теперь этой силы в нём едва ли не больше, чем он способен выдержать.
Я выпрямилась, мгновенно забыв обо всём, кроме новой опасности, которая могла грозить Уилу, но Бруно качнул головой, не позволяя мне себя перебить.
— Я не уверен, что он сам об этом знает. Догадывается, быть может. Но именно поэтому я попросил его заняться Ханной. Он сможет сбросить излишек, а она будет счастлива, потому что они уже почти перестали надеяться.
— Он же уже согласился. Зачем ты мне об этом говоришь? — я пробормотала это едва слышно, глядя в пол.
— У нас ничего не получится, если ты будешь меня бояться и не сможешь мне доверять, — ничуть не задетый герцог пожал плечами и немного подался вперёд. — Вильгельм правильно сделал, что привёл тебя сюда. Мы не можем исцелять, но тот, кто преследует тебя, обязан считаться с нами. Даже если он не захочет слушать, у нас есть возможность и право его заставить. Там, где есть разговор, возможна и договорённость.
Теперь, когда всё тревожившее меня начинало обретать новый смысл, а выдвинутые барону условия начинали казаться не просто честными, а взаимовыгодным, щёки снова обожгло от стыда.
— Я не знала.
— Ты не обязана разбираться в таких тонкостях, — Бруно снова улыбнулся мне коротко, утомленно, но ободряюще. — Что до того проклятия…
Я хотела попросить его остановиться. Сказать, что в этом нет нужды, что я всё поняла, но губы пересохли, и я не могла себя заставить.
Я слишком хотела знать. Крупицы подробностей, самые незначительные детали и тончайшие штрихи — что угодно, лишь бы убедиться в том, что теперь я, действительно знаю, кто такой Чёрный Барон.
— Я нашёл способ снять его через три месяца. Как только улеглась вся эта малоприятная канитель с его похоронами и моим титулом.
Герцог дождался, чтобы я подняла глаза и сказал это.
— Но почему тогда⁈…
— Удо был категорически против моего вмешательства. А мне мысль о том, что он скитается где-то униженный и полубезумный, спокойствия, как ты понимаешь, не добавляла. На любое действие возможно противодействие, госпожа травница. Достаточно было просто отправить колдовство назад к тому, кто творил его. Удо силён, он был
