Жена морского дьявола - Александра Бессмертных
Дианна смотрела на внучку с печалью. Не в её праве рассказать всё Нике о её нелегкой доле. Старица лишь ещё раз погладила девушку по русой макушке.
– Я прошу тебя не делать глупостей и плыть по течению. Знай, наша судьба может измениться в любой момент. – И вдруг пра снова зашептала нелепую страшилку про дьявола из тумана: – … С моря на город наползет туман, застелется по улочкам подбираясь к жертве, в сизой густоте скрывается тот, о ком поют в легенде.
Нике не хотелось сейчас слушать бредовую сказку, но встать и резко уйти не позволила вежливость. Дианна проговаривала каждую строчку с какой-то маниакальной отрешенностью, взгляд женщины был направлен в пустоту, а точнее за оконное стекло, на улицу, на свободу. Терпеливо дослушав окончание, наследница пожелала пра крепкого здоровья и, поцеловав старушку в морщинистую щеку, ушла.
Тогда Ника ещё не знала, что виделась с пра в последний раз. Потом долго и неустанно корила себя.
Дианна покинула этот мир накануне свадьбы внучки. Со всей этой нежеланной подготовкой Эриника не находила времени навестить старушку, вернее ей не давали. Весть о кончине подкосила ноги и заставила сердце замереть от захлестнувшей боли потери.
Этим же вечером священнослужитель отпел душу усопшей, и отец со слугами сожгли тело пра на погребальном костре за садом, а после развеяли прах с утёса. Нике не позволили посетить похороны храмовники, мотивировали тем, что невесте не следует присутствовать на подобных ритуалах, дабы не запятнать чистоту ауры перед церемонией и не омрачить расцветающий Дар.
Нику заперли в покоях, она провела в комнате весь вечер и бессонную ночь, оплакивая на коленях под иконами любимую пра, прося Триединого простить грехи её и даровать новую счастливую жизнь в перерождении.
Когда слёзы наследницы иссякли, она пошатываясь вышла на балкон. Ледяные порывы скалистого ветра больно хлестали стянутую солью кожу щёк, путали растрёпанные локоны волос и подныривали под сорочку, заставляя тело трястись от холода, стучать зубами, неприятно покалывать пальцы ног и рук. Но Нике было всё равно на бушующую стихию.
Её глаза не смели отрываться от неспокойных морских вод, от одинокого судового корабля, скорее всего торгового, тот медленно уплывал от города прочь. Вот бы ей также уплыть отсюда.
– Завтра мне исполнится девятнадцать…
Высоко над морем что-то блеснуло – это с тёмного небесного покрывала из-за полного яблока луны сорвалась и полетела звезда… и Ника, повинуясь неясному порыву, в отчаянии загадала желание.
– Великий Триединый! Прошу, пусть что-то помешает нашей с Фоорпом свадьбе!
Произнеся крик души, Ника побрела во мрак спальни, силы окончательно её оставили, она упала на кровать и провалилась в спасительную пустоту. Эриника не увидела, как полыхнула та самая звёздочка и рухнула в бескрайние таинственные воды.
Триединый услышал пожелание одной из своих дочерей.
Долго пробыть в небытие Эринике не дали возможности. Карнель растормошила её, едва первые солнечные лучи озарили золотом скалистые участки острова, пышные кроны леса и разбавили серость корабельных парусов у пристани.
Сверкая на напудренном лице непривычной белозубой улыбкой мачеха неустанно причитала, что молодой невесте негоже разлёживаться до первых криков петухов, много дел и хлопот ещё предстоит. Ника с трудом соскребла себя с постели, усмехнулась внешним изменениям, прекрасно понимая, что за маской доброжелательности Карнель наверняка ели сдерживала ликование. Ведь завтра ноги нелюбимой и нежеланной падчерицы уже не будет в этом доме, и Карнель станет полноправной хозяйкой.
После кончины прабабушки в душе скребли кошки, а сердце казалось оцепенело, покрывшись прочным панцирем. Боль от потери близкого человека вызвала холодное равнодушие, Ника ощущала себя слепым брошенным котёнком, которого пинала судьба как той вздумается. Отчасти ей было уже всё равно, через что предстоит сегодня пройти.
Сама по себе церемония венчания пустяки да семечки. А вот предшествующий ей ритуал, который станут проводить храмовники под бдительным руководством Верховного апостола – то ещё испытание. Несколько дней назад он вызывал в Эринике мерзкую дрожь.
Она умылась, накинула поверх ночной сорочки теплый плащ с подкладкой и без препирательств проследовала за Карнель по извилистой мощёной декоративным камнем дорожке через сад в маленькую родовую часовенку на холме, прикрытую тенями от разлапистых елей, чтобы в молитве вознести дань предкам.
Под изломистой красной черепичной крышей ожидал Чарльз с невозмутимым видом. Его осунувшуюся фигуру в парадном бардовом сюртуке со спины подсвечивали солнечные лучи, добавляя барону мрачности и хмурости. Он боролся с виной, которую всё же испытывал перед старшей дочерью, но оправдывал себя тем, что вынужден так поступать.
Эриника прошествовала мимо отца, не одарив даже взглядом. Обида за то, что позволил людям храма наложить запрет проститься с пра жгла сердце. На свою судьбу Нике в данный момент было глубоко наплевать.
Она прошла и опустилась коленями на тоненькую бархатную подушечку перед низким каменным столиком с одинокой тлеющей лампадкой, зажгла остальные свечи и подкурила свисающие с крышных опор горшочки с благовониями. Вынырнувший из декоративно остриженных кустов младший храмовник стал мелодично постукивать резными деревянными палочками по бронзовому диску. Трехчасовая молитва, которую невеста обязана провести на коленях, началась.
Спустя отведенное время за Эриникой пожаловал апостол Тодольт с семейным врачевателем для того, чтобы провезти унизительную процедуру подтверждения девственности. Нику отвели в её покои и действо происходило без лишних посторонних за исключением присутствия мачехи. После слуги помогли наследнице принять ванну, удалили излишнюю растительность, массирующими движениями втёрли аромасла в кожу и в волосы, высушили и облачили в белоснежный свадебный наряд матери.
Только ощутив на своих плечах приятную ткань подвенечного платья без всяких корсетов и кринолинов, Ника перестала походить на каменную статую. С неё будто схлынуло оцепенение, и запрятанные глубоко в подсознание чувства ударили острой волной, едва не лишив опоры ног. Эринике почудился до боли знакомый родной запах, словно тёплые нежные руки матери невесомо коснулись плеч и обняли, дарую успокоение и… надежду?
Как же Ники не хватало в данные минуты Аурелии! Здесь. Рядом. Живой.
Эриника повернулась к большому зеркалу, замерла, она не узнала себя в отражении. Бледная незнакомка с празднично убранной прической: завитые локоны переплетались тонкими косами, а голову венчала родовая серебряная диадема щедро сбрызнутая россыпью изумрудов. Хрупкий
