Судьба магии - Бет Рэвис

– Ты держался молодцом, – заверяет Корнелия. Мои глаза слезятся от грязи, но мне кажется, я вижу, как она краснеет.

– Дева, Мать и Старица, разве вы не понимаете? – говорит Фрици измученно. – Вы очень хорошо работаете вместе. Вы могли бы объединить силы связующей церемонией. Вот почему Перхта разрешила вам пойти в курган. Она одобряет связывающие чары, и она…

– Играет в сваху? – изумленно спрашивает Бригитта.

Фрици пожимает плечами, но затем бросает лукавый взгляд на Корнелию. Мои глаза меня определенно не обманывают: и Корнелия, и Алоис теперь оба рдеют от румянца.

– Что ж, это бы многое объяснило, – бормочет Бригитта.

– Нет, не многое! – слишком громко восклицает Алоис.

– О, да признай, что ты сохнешь по ней, как малолетка.

– Я… но… – мямлит Алоис.

– Правда? – спрашивает Корнелия, поворачиваясь к нему, и попытки Алоиса возразить превращаются в писк, похожий на мышиный.

– Хватит! – гаркает Бригитта. – Мне нужен отчет о том, что произошло, сейчас же.

– Нам надо перевести дух, – возражаю я хриплым голосом. – Но не здесь.

– Я расскажу в общих чертах, – предлагает Алоис, и это устраивает Бригитту. Алоис с поразительной лаконичностью сообщает то, что произошло, пока мы, волоча ноги, отходим от кургана к лошадям, которые по-прежнему спокойно пасутся на поле внизу. Местность здесь кажется слишком открытой и незащищенной, так что никто не возражает, когда я указываю за курган, на плато, где расположен древний город.

Там ничего не осталось, кроме нескольких разрушенных стен и следов брусчатки, но дорога, ведущая на гору, цела, а деревья обеспечивают укрытие. Это хорошее место. Я понимаю, почему племена собирались здесь, почему эта территория так и не досталась римлянам. И я вижу, что остальным тоже нравится это место. В лесу они чувствуют себя в большей безопасности. Возможно, на этой земле все еще есть частичка защитных чар Перхты.

Когда мы выходим на небольшую поляну в стороне от древней дороги, вдоль которой возвышаются каменные остатки низкой стены, я догадываюсь, что мы вошли в развалины какой-то казармы. Бригитта предлагает переночевать здесь, добавляя, что Корнелия, Алоис, Фрици и я не будем участвовать в дежурстве.

Корнелия опускается на колени у огня, как только тот разжигают, и, хотя не очень холодно, протягивает руки к пламени.

Фрици подходит ко мне.

– Сядь, – приказывает она. – Люди, которых вытаскивают из древних курганов с помощью благословленной богиней стихии, заслуживают передышку.

– Тебе тоже нужно отдохнуть, – замечаю я, но не возражаю, когда Фрици давит мне на плечи, вынуждая сесть.

– У меня еще есть кое-какие дела, – говорит Фрици, подмигивая, и берет Алоиса под руку, чтобы «прогуляться». Не думаю, что Перхта единственная, кто играет сейчас в сваху.

Корнелия бросает на меня язвительный взгляд.

– Пожалуйста, не спрашивай о нем, – тихо просит она.

– Я и не собирался. – Я молчу. – А вообще, можно поговорить с тобой о богинях?

Жрица расправляет плечи:

– Конечно.

Оставшиеся на дежурстве стражи отходят от нас, позволяя нам уединиться настолько, насколько это возможно в лагере. Понятия не имею, куда подевались Алоис и Фрици.

Я смотрю на костер. Чувствую себя глупо, но все равно наклоняюсь поближе к огню и говорю:

– Лизель, если ты нас сейчас слышишь, пожалуйста, уйди. Я бы хотел поговорить с Корнелией с глазу на глаз.

Жрица хихикает. Понятия не имею, действительно ли Лизель подслушивает, но лучше подстраховаться.

Я достаю золотой крест, который всегда ношу с собой.

– Это принадлежало моему отцу, – говорю Корнелии.

– О, – произносит она, не зная, что еще сказать.

– Я ненавижу его, – уточняю я. Глаза Корнелии округляются, но она не перебивает. – Я ненавижу его даже сейчас, хотя он и мертв, и единственное, что меня утешает, когда я думаю о нем, это мысль, что он горит в аду. – Я смотрю на согретое теплом моего тела золото. – Я возненавидел его с тех пор, как он обвинил мою мачеху в колдовстве и сжег ее. Хотя он сделал это во имя нашего Бога, я не испытывал ненависти к Богу.

Молчание затягивается, прерываемое лишь потрескиванием тлеющих углей. В конце концов Корнелия спрашивает:

– Теперь ты ненавидишь своего бога?

Я хмуро смотрю на распятие. «Можно ли ненавидеть того, в чьем существовании ты больше не уверен?» – Это слова, которые я не могу произнести вслух.

– Вы видите своих богинь, – говорю я. – Я видел ваших богинь. По крайней мере, Хольду. И знаю, что Лизель разговаривала с Абнобой, а Фрици только что встречалась с Перхтой. Я не могу отрицать существование ваших богинь.

Взгляд Корнелии смягчается.

– Тебя беспокоит, что из-за того, что наши богини реальны, твой бог может оказаться нереальным?

Я не могу отвести взгляд от креста. Не могу перестать кусать губы, даже когда мне становится больно.

Корнелия накрывает мою руку своей.

– Ты знаешь, почему богини подарили нам три камня, воин? – спрашивает она.

Я киваю. Я был в библиотеке, когда она, Филомена и Рохус говорили о том, что камни служат защитой, средством для изгнания магии из нашего мира в случае, если она станет слишком опасной.

– Они подарили камни, потому что хотели предоставить нам выбор, – продолжает Корнелия, делая ударение на последнем слове, когда я поднимаю глаза. – Без дополнительных возможностей иметь выбор невозможно. Какая польза от магического дара, если он навязан? Мы выбрали магию, и мы выбрали богинь, и теперь мы решили сражаться, чтобы продолжать защищать и то, и другое.

Мои челюсти все еще слишком напряжены, чтобы заговорить. Улыбка же Корнелии сочувственная и полная понимания. Они с Фрици примерно одного возраста, но жрица обладает огромной мудростью, которую, как мне кажется, она обрела потому, что особым образом связана с Хольдой. Богиня выбрала Фрици, чтобы та сражалась за нее, но Корнелию она выбрала, чтобы та за нее говорила.

– Отто, – произносит Корнелия, – я должна признаться, что не так уж много знаю о вашей религии. Но я прочитала кое-что в книге, которой вы поклоняетесь.

– В Библии? – уточняю я.

Корнелия кивает.

– Разве вся история с яблоком не о выборе?

Я делаю глубокий вдох, сжимая крест. Самая первая библейская история – история об Эдемском саде – повествует о том, как Адам и Ева решили сорвать яблоко с Древа Жизни. Бог, конечно, мог бы спрятать это дерево. Он мог бы сделать так, чтобы Адам и Ева никогда и не поддались искушению. Если Бог всемогущ, как говорят священники, Он мог бы не давать выбора Адаму и Еве. Но Он решил иначе.

Смысл первой библейской истории в том, что Он дал человечеству выбор.

– Не каждая ведьма может слышать богинь, – продолжает Корнелия, снова поворачиваясь к огню. – Я помогаю тем, кого