Северный ветер - Александрия Уорвик

Итак, если следить, сколько еды поглощать, я даже, вероятно, не хлопнусь в обморок. Что касается моего спутника… ну, поедим, поругаемся и уйдем. Все, что я делаю лучше всего. А если будет торт – вообще прекрасно.

– Спасибо тебе, – шепчу я, заключая служанку в объятия. – За все. С тех пор, как я тут оказалась, ты была мне верной подругой. – Подругой – и во многих отношениях матерью. – Я ценю все, что ты делаешь, Орла.

И это я еще сказала далеко не все.

Она похлопывает меня по плечу и отстраняется, взгляд блестит.

– Чушь. Вы этого заслуживаете, – круглое лицо светится от счастья. – Приятного вечера, миледи.

Схватив плащ – меховой, приличный, из гардероба, поскольку случай особенный, – спускаюсь в огромный холл. Сквозь зияющее пространство вьются лестница за лестницей, бесконечные ступеньки. Воздух холодеет, внизу все камины пустуют, давным-давно остывшие. Полумрак и недостаток света у меня уже в печенках.

Снаружи меня встречает сухой, гулкий ветер. Стуча каблуками по серым камням, пересекаю двор и иду к конюшне. Почему-то кровь кипит, сердце бьется неровно.

Конюшня пахнет сеном, окутанная золотым светом фонарей, висящих на столбах. Денник Фаэтона расположен в глубине, за поворотом. Борей, седлающий зверя, поворачивается, как только слышит мои шаги.

Канун средизимья – время, когда по традиции жители собираются, чтобы возвестить о приходе весны. Все наряжаются в лучшее. Король стужи одет подобающе, как я. Темная ткань плаща длиной до колен выглядит мягкой на ощупь. Под ним виднеется светло-серая, как лента на моей талии, туника. Ворот украшен замысловатой серебряной вышивкой. Длинные ноги, мускулистые, мощные бедра обтянуты штанами цвета угля. Вьющиеся черные волосы убраны в хвост, но нескольким прядям удалось высвободиться из удушающего плена.

– Выглядишь… хорошо, – слова срываются неуклюже, ляпаю, не подумав.

Король стужи хмурится. Будто ждал шлепка по руке, а его почесали за ухом. Взгляд холодных, упрямых глаз скользит по прядям, что выбились из моей косы и мягко обрамляют лицо. С почти своей обычной отстраненностью. Почти – но не совсем. Нынешняя скованная неловкость – что-то новенькое, она исходит из ощущения неуместности.

– Ты готова? – вопрошает король.

Вдруг накатывает обида. Не уверена, что злит меня больше. Что маленькая, неуверенная в себе частичка меня беспокоится о его мнении настолько, что надеется на ответный комплимент? Или что я позволила себе поверить, будто сегодняшний вечер может стать другим, непохожим на наши привычные невыносимые встречи? Я тут делаю над собой усилие вообще-то. Мог бы хоть попытаться последовать примеру.

– Все с тобой ясно, – буркаю я.

Король щурится:

– Если есть мысли, высказывай.

– Не важно.

– Снова ложь.

Грудь обжигает ярким, удушающим гневом. Ладушки. Сам напросился.

– Сделал бы мне хоть раз комплимент, не переломился бы. Я, в конце концов, твоя жена.

Король смотрит на меня так, будто я предложила ему раздеться догола.

– Комплимент?

– Да, комплимент. Сказал бы, мол, «тебе идет это платье». Или, мол, «оно прекрасно подчеркивает цвет твоей кожи».

Не то чтобы я на самом деле думала, что Борей скажет что-то приятное… хотя, наверное, частичка меня все-таки жаждет тепла, даже в виде пустых слов.

Фаэтон топает передней ногой, когда Борей затягивает подпругу и неловко выпрямляется. Он выглядит до боли смущенным, что в свою очередь смущает и меня. Я его чем-то обидела? Ну, кроме того, что я вообще существую, разумеется.

Король все молчит, и у меня вспыхивают щеки.

– Забудь.

Да что я вообще переживаю?

Несмотря на предложение помочь мне забраться в седло, я предпочитаю залезть самостоятельно. Как только я раскладываю юбки, король устраивается у меня за спиной, и мощные бедра прижимаются к моим сзади. Везде, где мы соприкасаемся, он обжигает меня сквозь одежду. Жар не унимается. Такое чувство, будто я оказалась в самом сердце пожара.

Щелчок поводьев – и мы рысью минуем конюшенный двор, затем ворота, которые с грохотом за нами закрываются, взметнув снег. А потом остаются лишь чернильное небо, белая земля, почерневшие деревья, мир.

В плаще на меху достаточно тепло, хотя жар, который источает Король стужи, способен победить и жесточайший холод. Время тянется мучительно медленно. Теряю счет тому, сколько деревьев остается позади, каждое из которых все сильнее походит на скелет, чем предыдущее. Я удивлена, что мы не торопимся. Ведь чем скорее прибудем, тем скорее сможем убраться обратно.

– Празднует ли твой народ Канун средизимья?

Мы так долго ехали в тишине, что голос Короля стужи выдергивает меня из полудремы. Заваливаюсь набок, но он ловит меня за талию и усаживает ровно. Тяжелая рука остается лежать на моем животе. Теплая, так что я не возражаю.

– Прости, что ты говорил?

– Празднует ли твой народ Канун средизимья?

– Да. – Наши дни серы и черны, но в эту ночь всегда горят костры, звучит смех, пылает надежда, опасная и неуловимая. Мои самые ранние воспоминания о Кануне средизимья связаны с родителями, и поэтому, пусть они размытые и блеклые, я ими дорожу. – Это день, когда…

– …завеса между миром живых и миром мертвых тоньше всего.

Я удивленно хмурюсь.

– Да. – Сквозь полог из ветвей мелькают фрагменты усыпанного звездами неба. – Откуда ты знаешь?

Не вижу лица короля, но чувствую его недоумение.

– Пусть наши миры совсем разные, многие поверья все же совпадают. Там, откуда я родом, этот день называют Переправой.

И я вдруг задаюсь вопросом, не потому ли Борей оказался здесь в ловушке – не отправили ли его в Канун средизимья за завесу, лишив возможности вернуться обратно. Не потому ли, в частности, он питает неприязнь к празднику.

– А еще в этот день мы взываем к Западному ветру, чтобы в грядущие месяцы он принес нашим землям плодородие.

Король мрачно молчит. Точно. Ему же отвратительно все, связанное с братом.

– Удивлена, что жители Невмовора его празднуют, – продолжаю я, отчаянно пытаясь нарушить тишину, – учитывая… ну…

– Что праздник славит мою кончину?

– Да, – отвечаю я с дерзкой ухмылочкой, – но я не собиралась выражаться так деликатно.

Король стужи фыркает. Немного сдвигается в седле, отчего еще плотнее прижимается ко мне бедрами, его подбородок легонько касается моей головы.

– Они тоже когда-то были живыми. И даже после смерти сохраняют верования, обряды. Кто я такой, чтобы диктовать, во что им верить можно, а во что нельзя?

– Какое удивительное равноправие с твоей стороны.

Вскоре мы прибываем в Невмовор. Фаэтон проходит защитное кольцо изрезанных рунами деревьев точно так же спокойно, как соляной круг Эджвуда. Луна сегодня ночью – лишь ледяной осколок полумесяца, последняя крупица света перед новолунием. Издали доносятся смех и музыка.

Отбираю у короля поводья, останавливаю Фаэтона, плавным движением спешиваюсь, отряхиваю с юбок грязь.

Король удивленно моргает, глядя на меня сверху вниз.

– Что ты делаешь?

– Дальше мы пойдем пешком.

– Пешком? – У Борея такой вид, будто я попросила его отрезать себе руку.

– Да! – огрызаюсь я раздраженно. – Иначе ты всех распугаешь своим жутким конем-темняком, испортишь празднование, которое еще даже начаться не успело.

Бросаю взгляд на Фаэтона,