Обольщение - Лера Виннер
Некоторые считали, что герцог Бруно на правах старшего взял на себя поступок брата, но ни тот, ни другой не считали нужным никому ничего объяснять.
Герцогство процветало. Люди в нём жили спокойно и сыто, не потревоженные ни серьёзными природными несчастьями, ни разбойниками.
Попытка обольстить Удо Керна должна была стать моей опасной и безумной авантюрой. Моей последней, отчаянной попыткой спастись.
Мог ли Вильгельм передумать и не захотеть иметь дела с этими людьми?
Разумеется, мог. И я точно не стала бы его за это осуждать, потому что само́й мне было страшно до холодеющих пальцев и стука в висках.
— Если ты хотел побыть один, нужно было просто сказать, — я всё же подошла и опустилась на траву рядом с ним.
Вильгельм повернулся, бросил на меня быстрый, но очень внимательный взгляд.
— Тебе нужно было отдохнуть.
— Проспав сутки?
Вне всякого сомнения, это был не только новый костёр, но и новый вечер.
Барон едва заметно дёрнул плечом.
— Тот, кто тебя преследует, тебя выматывает. Так, ты становишься для него лёгкой добычей. Тебе ведь снятся сны?
Он, разумеется, знал о том, что со мной происходило.
А я, в свою очередь, абсолютно точно знала теперь, что сам он не спал. Охранял меня, отгоняя мои кошмары.
— Ты не ложился.
Он посмотрел на огонь и снова пожал плечами, как если бы это ничего не значило.
Не подтвердил, но и не опроверг.
Коснуться его сейчас, означало бы бессовестно воспользоваться и его расположением, и той обжигающей близостью, на которую он пошёл в доме травницы, как на крайнюю меру, чтобы добиться от меня правды.
Понимая это, я всё равно придвинулась ближе и прижалась к его руке, мягко коснулась губами плеча через ткань рубашки.
В конце концов, помимо разговора с герцогом Керном, — с любым из них, — он ещё кое-что мне пообещал.
Хотя… ведь и это тоже выполнять был не обязан.
Монтейн тут же повернулся, взял меня за затылок и поцеловал так, что захватило дух — медленно, глубоко и обезоруживающе.
Я потянулась к нему, не думая, немного неловко обняла за шею, и только в этот момент поверила, что он никуда не делся.
Хотя, казалось бы, когда только успела так сильно привязаться к нему?
Когда дыхание закончилось, барон медленно облизнул губы, а потом опять уставился на огонь.
Он как будто собирался с силами и подбирал слова, чтобы сообщить мне о чём-то, что способно меня разочаровать, но мне, вопреки доводам разума, было спокойно.
После такого поцелуя в самом деле не жаль стало даже умереть.
А ведь в моём случае можно было поспорить, что хуже: жизнь или смерть.
В прошлом мне изредка доводилось слышать рассказы об ужасах брака. Точно так же, изредка, деревенские девушки рассказывали мне о своей любви. О том, как весь мир для них менялся, и краски становились ярче, и чудилось, что невозможно станет жить без одного конкретного человека… Даже если этот человек не питал к ним взаимности.
Я никогда не готовила для них приворотных смесей.
Как я узнала впоследствии, этим тайком от меня занималась мать. Делала отвары, либо по воле своей, через свою, — теперь мою, — силу, заставляла уступить тех парней.
А ещё я никогда не верила в такие рассказы. В то, что какой-то мужчина сможет затмить для меня всех и вся, заставить иначе смотреть на жизнь.
— У меня… был кое-кто. Девушка, которую я очень любил.
Когда Монтейн заговорил, я вздрогнула — не то от неожиданности, не то потому что его голос звучал даже не глухо. Обречённо.
— Она была дочерью графа. Его земли не так далеко отсюда. Он по сей день богат, знатен, обласкан королём. Мой же род обеднел, и я не мог надеяться жениться на ней. Я слишком сильно ей не соответствовал.
Он умолк, пошевелил палкой дрова, а я предпочла убрать руки, не касаться его, не мешать.
Монтейн кивнул даже слишком резко, но с очевидной благодарностью.
Ему больно было об этом вспоминать, и боль эту выдавал даже не голос, а его спокойствие. Мертвенное, невозмутимое, застывшее лицо.
В благодарность за то, как он слушал меня вчера, мне очень хотелось сделать для него хоть что-нибудь хорошее, и я спросила чуть слышно:
— А она? Она тоже тебя любила?
На мой взгляд, обратное было просто невозможно. Его трудно было не полюбить.
Вот только я никогда не была дочерью графа.
— Да, — Вильгельм кивнул. — Она тоже меня любила. Когда её отец узнал о нашей связи и начал опасаться последствий, он стал её запирать. Я забирался к ней на балкон, и мы разговаривали часами до рассвета.
Он улыбнулся этим воспоминаниям, и я, улыбнулась вместе с ним, потому что и это тоже с лёгкостью могла себе представить.
Как бы барон Монтейн ни судил себя сам, он всё же был настоящим рыцарем. Тем самым рыцарем из сказаний, отважным и благородным человеком чести. Проводя с дамой сердца ночи напролёт, он наверняка не смел касаться её так, как касался меня. Хотя она наверняка была очень красивой — обычная, ничем не примечательная девушка едва ли могла запасть ему в душу. Он заслуживал самого лучшего. Во всём.
Теперь, когда я знала о том, что он пережил нищету и унижение когда-то, объяснимым становилось и его отношение к деньгам, и дурацкая сцена в трактире, когда я хотела расплатиться с ним за комнату, начинала казаться ещё более глупой.
Наверное, стоило предложить ему остановиться. Не говорить о том, что было для него тяжело, но, как знать, ведь мне стало легче, когда я сказала о том, что меня мучило, вслух.
Тем временем Монтейн пошевелил дрова снова, хотя необходимости в этом не было.
— Когда пришло время, граф выбрал для неё жениха. Богатого, знатного, уважаемого человека. Он оказался молод и очень красив. Дурная репутация только добавляла ему очарования, многие женщины теряли из-за него голову и стыд.
Он снова умолк, словно поймал себя на том, что говорит лишнее, а я спросила о том, о чём спрашивать была не должна:
— И твоя любимая тоже?
Барон
