Северный ветер - Александрия Уорвик
Первый сигнал возвещает, что король перешел в Серость. Темь в нескольких часах пути даже верхом на лошади, а наш домик располагается дальше всех от въезда в городок, крошечный и почти незаметный. Или я ошибаюсь? Если он забрал Элору, я осталась ни с чем.
Разум будто скован льдом. От холодного, черного, чистого ужаса ноги примерзают к полу. Если король избрал Элору жертвой, как давно он явился? И когда они отбыли? Почему городок не вверх дном? Они отправились бы на север. Я все еще могу их догнать, если брошусь бегом, хотя все еще могу взять лошадь мисс Милли. У меня есть лук. Пять стрел в колчане. Горло, сердце, живот. Если попаду в них одновременно, будет ли этого достаточно, чтобы убить бога?
Задняя дверь открывается – на пороге возникает моя сестра, стряхивая снег с шерстяной шапки.
Облегчение столь колоссально, что у меня подгибаются колени, с грохотом бьются о затрещавшие половицы.
– Ах ты… – срывается с губ. – Никогда так не делай!
Элора, само собой, понятия не имеет, о чем я. Она застывает, так и не закрыв дверь, откуда сочится холод, и милое круглое личико озадаченно морщится.
– Что не делай?
– Не исчезай!
– Чепуха, Рен. – Сестра шмыгает носом, смахивает снежинки с плеч. Длинная, растрепанная коса цвета сосновых шишек свисает до самой талии. – Я ходила за дровами для очага, а то почти кончились. Кстати, топор все еще сломан.
Точно. Еще одна задача из целого списка. Нужно сделать новую рукоять, но для этого нужен топор…
Шумно выдохнув, я поднимаюсь на ноги, бросаю взгляд на закрытый посудный шкаф. Отворачиваюсь от него, заметив неодобрение Элоры, но в горле до боли пересыхает.
– Обещай, что не исчезнешь, ничего мне не сказав.
Ноги несут меня к противоположной стене. Расхаживаю туда-сюда. Занимаю себя чем-то. Эдакий способ почувствовать, будто я по-прежнему что-то контролирую.
– Я думала, он тебя забрал. Была готова украсть чужую лошадь. Прикидывала, как убить того, кто не способен умереть.
– Какая ты драматичная.
Как будто бояться за сестру – это какой-то пустяк.
– Нет. Я…
«Лютая» приходит на ум. По словам мамы, я даже на свет появилась далеко не мирно. Повитухе пришлось выдернуть меня из утробы, так рьяно я упиралась.
Драматизировать – это для тех, кто лишен воображения.
– Целеустремленная, – мягко заканчиваю я, заправляя прядь темных волос за ухо.
Элора хмурится. Почти уверена, что этому сестра научилась у меня. Мы одинаковые, и все же наши сердца поют в разном ритме. Ее темные глаза – полные живительного тепла угольки. Мои же холодны, недоверчивы, настороженны. Ее кожа глубокого цвета умбры безупречна. Мою же на правой щеке уродует бледный выпуклый шрам. Волосы Элоры прямехонькие, а мои же имеют неприятную привычку завиваться. Она моя близняшка – и полная противоположность во всех отношениях, несмотря на почти как две капли воды похожую внешность.
Смотреть на Элору – все равно что в зеркало, которое показывает ту, кем я была раньше, до того, как мы осиротели. А теперь? Ну… Мои руки оказывались в крови куда больше раз, чем хотелось бы признавать. Я убивала, продавала свое тело, воровала снова и снова, и все ради крохи еды, тепла или жалкой монетки, или сушеных трав, которые Элора обожает в готовке, такой мелочи, но редкости и ценности для нее.
Элора ничего не знает. Она бы никогда не выжила в Мертвых землях. Она слишком мягкая для этого мира, слишком добрая. Она моя младшая сестра, светлая половина, и я должна защищать ее любой ценой.
– Суть в том, – твердо говорю я, – что нам нельзя здесь оставаться.
На сборы не уйдет много времени, пожитков-то капля.
– Чего? – Элора отступает на шаг. – Когда это ты решила?
– Только что.
Вдруг выгорит. Отправимся на юг, запад, восток. Куда угодно, лишь бы не на север, где лежат Мертвые земли.
Губ сестры касается слабая улыбка.
– Ну конечно же.
– Пойдем со мной, – разворачиваюсь, тянусь к ее тонким рукам. – Покинем это место навсегда, оставим все позади, начнем все заново где-нибудь в других краях…
– Рен, – Элора спокойно разжимает мои пальцы. Она всегда была куда более уравновешенной, чем я. – Ты же знаешь, что мы не можем.
Любая женщина, решившая сбежать от Северного ветра, окажется предана смерти. Он является каждые несколько десятилетий. Приходит, крадет одну женщину, уводит ее за Темь по неведомым причинам. Это жертва, как гласят истории. Одна должна пострадать, дабы другие могли жить. В этой жизни я мало что и кого люблю, кроме Элоры. И гадаю, не столкнусь ли скоро с еще бо́льшими страданиями.
– Мне плевать, – шиплю я, и к глазам подкатывают колючие слезы. – Если он тебя заберет…
Взгляд сестры становится мягче.
– Не заберет.
– Ну ты и дурочка.
Глупая, наивная дурочка. Элора – самая красивая среди женщин нашего поселения. Раз в две недели кто-то обязательно просит ее руки. А она до сих пор, не знаю почему, никому не ответила «да». То, что ее, как меня, не тревожит приближение угрозы, лишь показывает, насколько различны наши приоритеты, и проясняет роли, в которые мы вжились спустя столько лет. Зачем Элоре волноваться, если рядом я, которая ее защитит? Но даже мне не дано предстать перед богом и победить.
Элора подходит к ящику, где мы храним запасы солонины. Приоткрыв крышку, оглядывает скудное содержимое – от силы на несколько дней, – затем сует мне в руку несколько полосок мяса.
– Поешь, пожалуйста. Наверняка голодная после пути.
– Мне плохо.
– Тогда сядь. Вдруг поможет.
Да не стул мне нужен.
Напряжение так глубоко во мне укоренилось, что отделить себя от него уже невозможно. И потому я тянусь к шкафчику, в котором хранится вино, достаю бутылку и откупориваю. Едва напиток смачивает язык, тугой и колючий узел в основании позвоночника распутывается, к разуму возвращается капля ясности. Еще два жадных глотка, и я успокаиваюсь.
– Рен. – И тишина.
Стискиваю пальцы на горлышке бутылки. Отхлебываю еще, скалю зубы в гримасе, когда жжение усиливается, прокатываясь горячей волной прямиком в желудок.
– Мне не нужно твое осуждение. Не сейчас.
– Это ненормально.
И она еще смеет говорить, что нормально?
Я фыркаю, ощерившись.
– Жертвовать женщин мстительному богу – тоже. Мы делаем, что должны.
Сестра вздыхает, когда я отворачиваюсь и возвращаю вино в шкафчик. Я не обращаю на нее внимания. Этот разговор всегда неизменен. Элора просит то, чего я не могу ей дать. Требует от меня слишком многого.
В глубине души я знаю, что она права. Я в полном раздрае. Могу охотиться и рубить дрова целый день напролет, но когда приходит время говорить о чувствах, я хватаюсь за бутылку. Так случилось после смерти
