Обелиск - Полин Герц
– Зарастет. Само, – упрямо повторил Мэтт, но, скорее, по инерции: дергаться рокер уже перестал и лишь обреченно наблюдал за спокойными движениями соседки. – Бутылка где?
– Здесь твоя ненаглядная, – залетая в квартиру, пропыхтел Стерн, державший на выбор пузыри с водкой и бурбоном. – Что будешь?
– Марка давай[1]. Беленькая, думаю, нашему эскулапу пригодится, – фыркнул Мастерс, протягивая руку к полупустой бутылке. – Маловато будет, Филли. Опять зажал?
– И ничего я не зажал, – обиженно прошипел Стерн. – Дело как раз на полбутылки. В следующий раз, прежде чем ввязываться в неприятности, если уж так хочется, запасайся заранее. Сам.
– Так, отошли все, – требовательно повысила она голос, прерывая перебранку. – И весь свет, что есть, сюда. Иначе вышью на нашем мистере я-люблю-бить-морды-без-разбора цветочек. Или бабочку.
Говорила уверенно, потому что уже не первый раз приводила в порядок невезучего соседа, регулярно напарывавшегося на острые ножи и крепкие кулаки, а внутри сжималась – штопать поношенную шкуру Мастерса в неровном свете слабых ламп под пристальным взглядом холодных глаз еще не приходилось. Оставшийся в 3А Морс смотрел внимательно, как ее старый декан, решивший поприсутствовать на защите диплома в давно утраченной юности. Изучал. Оценивал. Решал.
– Итак, поехали, – поморщившись, Элизабет отхлебнула немного водки и обильно полила кровоточащую рану под недовольное шипение недобитого пациента. Обращалась, скорее, к самой себе, надеясь, что голос успокоит дрожащие руки. – Детка, сегодня я твой, и не принимаю отказов, да, Мастерс? – Посмотрела на Мэтта и, сжав губы в лучшей из подбадривающих улыбок, что были в арсенале на такой случай, начала напевать одну из его песен:
Наш мир пылает в костре:
Протяни свою руку, если нужно согреться.
Пинцет крепко держал кривую иголку, продевая ее сквозь красную кожу. Нитка покорно складывалась аккуратным узлом.
И каждый из нас по колено в золе,
И каждый из нас по колено в крови…
Торчащие концы споро обрезались услужливо протянутыми Стерном ножницами. Короткий выдох и быстрый взгляд, чтобы оценить, насколько ровно лег первый шов. Ровно.
Протяни свою руку, дай, на что опереться,
Без тебя мне не жить, без тебя все пустое.
И по новой. Пинцет, иголка, злобный скулеж Мастерса, резкий запах бурбона. Узел. Ножницы.
Мы остались одни, мы идем сквозь пламя,
Скажи, когда это случилось, и мы все потеряли?
Когда мы все потеряли?
В нос лезли непокорные волосы, уже успевшие оттаять и высохнуть после спонтанной пробежки по темной февральской улице. И совершенно неуместно всплывали чертовы голубые глаза. Горечь водки на губах сменилась воспоминанием о совершенно ином вкусе. Совсем не вовремя.
Мы остались одни, мы идем сквозь пламя,
Скажи, когда это случилось, и мы все потеряли?
Когда мы все потеряли?
Последний шов мог бы получиться лучше, но она была ни при чем – во всем виноват дернувшийся Мастерс и эта его отвратительная песня. Во всем виноват только он. И черное пальто, что она оставила у себя в квартире. Чертово пальто, которое она теперь согласится вернуть только на смертном одре.
– Готово. Я, может, и мясник, зато всегда на месте, – удовлетворенно выдохнула Стоун, созерцая результаты. – Будешь должен.
– Это кто кому еще должен, – вяло пробубнил Мэтт, уже прикончивший бутылку. – На тебя вообще в суд надо подавать за жесткое обращение с чесноком. Тьфу, с человеком. Как можно так паршиво петь, а? Ты этим своим воем оскорбляешь меня и всех музыкантов мира. И вообще, пошла ты, Стоун… – Расклеившийся сосед икнул и отключился окончательно.
– Ну, господа, – поднимаясь с жесткого стула, Элизабет сбросила перчатки на пол. – Теперь этот хмырь весь ваш. Повязку наложите сами, а мне… – Хотела театрально зевнуть, но вышло вполне реально. – Мне пора спать.
– Спасибо, Элли, – протрезвевший Гарри-барабанщик тепло улыбнулся и благодарно сжал ее плечо. – Мы приглядим за ним до утра.
– Шикарно, – равнодушно зевнув еще раз, она подхватила свою керосинку и повернулась к выходу. – Передайте своему драному фронтмену, что с него бутылка и хорошая история драки. Две бутылки. – Встретив упрек в глазах Стерна, добавила напоследок. – Адьес.
Каждый шаг, как шов, давался с трудом. И она молилась, чтобы Морс не двинулся следом. Потому что выдержать этот взгляд еще раз она уже не сможет. Потому что тогда им придется поговорить.
Ей были нужны не разговоры, а таймаут.
Забиться в угол, укрыться с головой и просто отключиться, взяв пример с Мастерса. Хотя бы до утра, когда первые лучи солнца осветят квартиру и ее измученный разум, ведь сейчас, если начистоту, здравомыслием не пахло.
Пахло керосином.
Но за ней никто не последовал: затылком почувствовала легкий сквозняк, краем уха услышала тихие шаги и короткий хлопок, с которым закрылась 4В, спрятав внутри весь ворох недосказанных слов и прерванных поцелуев.
– До завтра, мистер Морс, – прошептала она, неровно спускаясь по крутой лестнице. И воображение подбросило картинку, где он, прижавшись спиной к двери, устало закрывает глаза и выдыхает в темноту ответное «Доброй ночи, Элизабет».
Ноги сами принесли в ванную и, почувствовав резкий удар под колени, она согнулась над унитазом.
«Овощи – дрянь, а ты – чудо»
Позднее утро встречало тяжелой головной болью и новым письмом от Молота, которое пришло куда быстрее, чем она рассчитывала. В массивном архиве ждали шесть папок с медицинскими документами: вся жизнь человека с легкостью поместилась в пару гигабайт.
Интересно, умри она сейчас, что останется? Гора однотонных скучных тряпок, яркие цвета были невыносимыми, запыленная библиотека, потому что последние годы буквы рассыпались в прах под уставшим за день у компьютера взглядом, да заезженные пластинки, потому что только музыка и спасала. Теперь спасал еще и он. Думать о холодных голубых глазах сегодня решительно не хотелось, но мозг такая штука, которая чаще упорствует, чем слушается.
Избавление от опасных мыслей об уже-не-пустой квартире этажом выше и ее новом обитателе принесли цифры, что резко вспыхнули на мониторе.
– Идиотка. Тупица. Курица! – Шипела она себе под нос, изучая документ из электронного вороха, старательно собранного Молотом. – Кретинка! – Повторяла, перескакивая из папки в папку.
За таинственной чередой идентичных сердечных приступов она, такая сильно-опытная-и-умелая, не заметила слона.
Надо было смотреть не только на дату смерти.
Собрав перед глазами все шесть заключений, она, все еще не
