Проклятие Бессмертных: Королева Грёз и Кошмаров (книга 3) - Валентина Зайцева

этого пепла силой, с которой никто не посмеет связываться. Не пешкой в наших усталых играх. — А если вы проиграете? — Я осторожно сделал шаг ближе к мужчине. — Что, если она не настолько сильна? Что, если её силы никогда не пробудятся, чтобы остановить вас? — Тогда она сломается и станет моей — разумом, телом и душой. — Самир рассмеялся. — Так или иначе… Полагаю, я выиграю.

Я почувствовал, как по моей коже пополз леденящий ужас от его слов. Подобную тактику мог придумать только чернокнижник. Она была совершенна в своём сломленном блеске и подходящем ему безумии.

— Вы будете безжалостно пытать её из-за страха перед тем, что могут сделать другие. — Я опустил голову и закрыл глаза. Возможно, я опоздал. — Эта уловка демонична, даже для вас. — Я весьма горжусь ею, благодарю. — Если я не могу умолять вас подумать о её благополучии во всём этом, я должен умолять вас подумать о вашем собственном. Я видел, как вы держали её на руках. Не считайте меня настолько наивным, чтобы не видеть любовь, когда она написана столь откровенно.

Слова Самира прозвучали сердитым шипением, хотя чернокнижник не повернулся ко мне лицом.

— То, что я чувствую, — моё личное дело. Она доставляет мне удовольствие более чем в одном виде, это я признаю.

Я посмотрел на зеркало, висевшее над камином, смутно отражавшее тёмную комнату. Меня начинало раздражать упрямое следование чернокнижника его линии мышления. Мне не следовало так изумляться, ибо Король в Чёрном всегда был таким.

— Вы по крайней мере заботитесь о девушке. Ваши действия непоправимы. Как вы думаете, что она будет чувствовать к вам, когда всё это закончится? — В конце этой кровавой дороги либо она будет презирать меня и смотреть на меня как на никчёмную, гнилую и мерзкую вещь, как это стали делать все вы — даже мой старейший «друг», — Самир язвительно бросил это в меня, насмехаясь над нашей когда-то близкой природой, — либо она сломается и станет моей преданной служанкой. — Самир… прошу ваш, это безумие. — Я в курсе. Это для тебя новость? Мы знакомы? — Самир пожал плечами. — Так должно произойти. Если я не покажу ей жестокости этого мира и не позволю ей свободно ходить по нему, я окажу ей медвежью услугу, которая положит конец её жизни во второй раз. — Тогда встаньте на её сторону и защищайте её! Оградите её от тех зол, что, как вы думаете, найдут её. Возьмите её под своё крыло, и… — Как я уже делал однажды? — Самир прорычал сквозь яростный крик и ударил своей металлической рукой по спинке стула у стола, раскалывая дерево вдребезги. — Я держал её здесь как свою гостью! Все её потребности были удовлетворены! Я обращался с ней как с принцессой — как с моей принцессой — ей ни в чём не было отказа! Все мои секреты были открыты для неё, если бы она того пожелала. Я бы ухаживал за ней, пока она не умрёт от старости, если бы потребовалось. И вы отняли это у меня!

Я вздрогнул и опустил глаза на деревянный пол. Чувство вины пронзило меня острее, чем слова чернокнижника.

Самир не закончил кричать.

— Вы все показали мне, насколько наивным я был, думая, что смогу спасти её от безрассудной, кровожадной природы этого обречённого места. И не думай ни на секунду, что я не считаю тебя ответственным больше всех, дорогой Жрец. Скажи ты хоть слово против них, даже Каел не посмел бы действовать так, как он действовал. Ты поддался тем же заблуждениям, что и остальные. Ты ответственен за её страдания так же, как Каел. Так же, как и я сейчас!

Тишина повисла в воздухе болезненным грузом. Наконец, я нарушил её.

— Вы правы. — Когда Самир не ответил, я продолжил. — Я подозревал двойной смысл, скрытый в словах Лириены. Но когда она говорила с нами о спасении этого мира, Самир… я должен был позволить этому свершиться. Вы же знаете, я не нахожу удовольствия в чужой боли. Я не отправил бы Нину на погибель без надежды на то, что это может принести. Я не желаю видеть, как этот мир сгорит. И не желаю видеть, как он растворится в безмолвии пустоты. Если девушке суждено было умереть ради этого… что ж… пусть будет так. — Я наконец поднял голову и взглянул на другого мужчину. Тот стоял лицом к огню, спиной ко мне, сцепив руки за спиной. — За это, да, я виновен в том, что обрёк её на эти страдания, так же, как и Владыка Каел. Но я умоляю вас, Самир, пощадите девушку, избавьте её от той боли, что вы желаете ей причинить. Избавьте её от этих страданий. Если вы испытываете к ней то, что я подозреваю, вы не сможете заставить себя сделать то, о чём говорите. — О, мой дорогой старый друг. Это худшее из всего. Ты видишь перед собой чудовище, готовое совершить такие ужасы против нежной плоти девушки. Но то, в чём ты даже сейчас отказываешься признаться, — он поднял свою металлическую руку перед лицом, разглядывая её, словно с нежностью вспоминая, что именно только что причинило вред девушке, — так это то, что перед тобой стоит чудовище, способное на такие поступки и находящее в них великую радость.

Отвращение поднялось у меня в желудке, и я подавил его. Но я не мог по-настоящему поверить в утверждение чернокнижника. Я не мог, ибо тогда в мужчине, стоящем передо мной, не осталось бы ничего, что можно было бы искупить.

Так или иначе, моё сердце плакало по девушке и по тому месту, где она должна была теперь оказаться. Растерянная и потерянная, с единственным защитником, который теперь стал её мучителем. Самир был прав в одном: такие действия либо сломают её разум, либо освободят её от оков страха.

— Вы не всегда были таким. — А Каел не всегда был таким воинственным, праведным глупцом, — заметил Самир. — Время меняет нас всех. Особенно таких созданий, как мы, которые никогда не умрут. — Каел придёт с армией, чтобы найти девушку и «спасти» её. Сомнительно в свете недавних событий, знаю… — Я предвосхитил возражение Самира при его внезапном взрыве смеха над самой идеей. — Но в его сознании он видит ценным только защиту Нижнемирья.