Венец безбрачия - Полина Ром
Жар быстро спадал и кашель с каждым днём становился все легче, но заговорить я решила только на четвёртые сутки. А до этого два-три раза в день ко мне приходила пышнотелая блондинка, садилась возле моей кровати и, отослав Матильду, мою служанку, начинала сочувствовать:
- Бедная моя сестрёнка! Мне так жаль тебя! Если бы ты знала, как у меня душа болит за твоё здоровье! Болезнь, конечно, никого не красит, но эти круги у тебя под глазами … они просто ужасны! И ты очень сильно исхудала. Тебе обязательно нужно больше кушать, догорая моя. Хочешь, я скажу муттер и она велит приготовить для тебя что-нибудь особенное? У тебя через два месяца свадьба – а ты выглядишь просто ужасно, как бы и вторая твоя свадьба не расстроилась! – она смотрела на меня с улыбкой, как бы показывая, что её слова – просто шутка, но и в интонациях и в замеченной мною мимике невольно прослеживалась пожелание: «Чтоб ты сдохла, дорогая сестрица!».
Я молчала, думая, что это мне только кажется, но дальнейшие события показали мне истину.
Глава 2
Первые мгновения в новом мире стали для меня шоком. Обезболивающие, которые мне кололи, последнее время помогали слабо и я решила, что это какой-то новый вид наркотиков, который и вызвал у меня галлюцинацию. Надо сказать – очень реалистичную галлюцинацию.
Комната с высоким стрельчатым окном, в которое попадали лучи закатного солнца, была мне совершенно не знакома. Белёные стены, по которым тянулся в двух метрах от пола набитый по трафарету рисунок из цветов и листьев, тоже были чужими. Рядом с моей постелью, непривычно узкой и жёсткой, сидела женщина лет сорока в старинном театральном костюме служанки: сером закрытом платье в пол, длинном белоснежном фартуке и нелепом чепце с загнутыми кверху огромными «ушами» и что-то вязала, забавно шевеля губами и считая петли.
Первый раз она не заметила, как я приходила в себя, да и все вокруг показалось мне просто сном. Из реальности я выключилась буквально через несколько минут, так и не успев понять, где нахожусь.
Зато второй раз я пришла в себя на более долгий срок, правда - уже ночью. За высоким окном мелькал лунный свет, иногда перекрывавшийся ветвями дерева. На стене напротив моей кровати располагался небольшой «театр теней»: ветка дерева под порывом ветра то гнулась, освобождая место для лунного света, то почти полностью перекрывала освещение. Я тяжело и натужно закашлялась и та самая женщина, что вязала днём, возникла откуда-то рядом с постелью, тихонько приговаривая:
- А вот сейчас тепленького попьем, госпожа Софи, и станет вам легче… Осподи-осподи, помилуй девицу невинную, нет ведь на ней грехов тяжких...
Это явление напугало меня настолько, что я молча напилась из чашки, чётко ощущая и смягчающуюся сухость во рту, и терпкий вкус травяного отвара, и жёсткость постели под собственной спиной. Женщина ласково коснулась моего лба и пробормотала:
- Жар-то уходит уже, Осподь Бох даст, оно и обойдётся всё…
Так и не услышав окончание фразы я затихла, а женщина легла куда-то на пол, прямо возле моей кровати. Некоторое время я пыталась сообразить, что происходит, но вспоминалась только Светланка, сидящая на стуле в больничной палате, стойкий лекарственный запах и тупые, непрекращающиеся боли, от которых все время хотелось свернуться клубком и уснуть.
Мысль о том, что я умерла, показалась мне дикой. Понадобилось несколько минут для того, чтобы я осмелилась в темноте поднять руки и ощупать собственное лицо.
Чужое… гладкая, упругая кожа под пальцами казалась совсем незнакомой, но в то же время я отчётливо чувствовала, что трогаю своё лицо. Возможно, женщина услышала шевеление, потому что вдруг встала с пола и прошла куда-то вглубь комнаты. Там она некоторое время щёлкала чем-то металлическим, а потом разожгла свечу и с этим огарком вернулась к постели.
Глаза у меня заслезились от неожиданно резкого света, и я невольно начала вытирать набежавшие слезы.
- Очнулись, госпожа Софи? Слава тебе, Ос-споди! Я как знала, что всенепременно вам полегчает сегодня! Может матушку вашу скликать? То-то она бедная молится без конца. Очень уж вы напугали её болезнью.
Женщина была одета почти так же, как днём, только нелепый чепец и длинный фартук куда-то пропали. Лет ей оказалось около сорока и простоватое крестьянское лицо с курносым носом и пухлыми щеками почему-то показалось мне достойным доверия.
- Не надо…
- Чего не надо, госпожа Софи? Матушке сказывать не надо?
- Матушке не надо…
- Как скажете, госпожа Софи. А то может кушать хотите? Так я на кухню сбегаю и принесу, чего изволите, – суетливо предложила женщина.
- Сесть…
- Сесть хотите? Так это я сейчас, это я мигом!
Она пристроила подсвечник с огоньком где-то у изголовья и, крепко обхватив меня за плечи, второй рукой потянула меня за талию, помогая сесть. Взбила подушку и подтолкнула мне под спину, давая возможность не падать. После этого вновь взяла подсвечник с огоньком в руку и стояла, озабоченно глядя на меня.
Переждав лёгкое головокружение я уже почти спокойно посмотрела на руки, ровно лежащие поверх одеяла. Мои собственные руки, без синяков от бесчисленных капельниц, без пигментных пятен, с которыми я там яростно боролась различными кремами, без вздувшихся вен и без маникюра. Руки были тонкие, бледные с молодой кожей и нежными прожилками вен, еле видимых в свете свечи…
***
Я ещё несколько раз усыпала и просыпалась, но минуты бодрствования становились все длиннее и через пару дней я смогла уже и соображать, и, заодно, смириться с фактом своего попаданства. Схема знакомства с миром была отработана задолго до меня, и я не стала изобретать велосипед, а пожаловалась служанке на проблемы с памятью. Благо, что первый такой разговор у нас произошёл вечером, и слегка испуганная Матильда торопливым шёпотом принялась наговаривать мне местные реалии.
Рассказывала о том, что моя матушка, госпожа Лиззи фон Бронхард была вдовой и имела двухлетнюю дочь по имени Альда. Вышла замуж за бездетного вдовца и родила меня – Софию Агнессу фон Вельфворд. Отец, барон фон Вельфорд, скончался около трёх лет назад, но оставил мне приличное приданое. Год назад должна
