Сошествие в Аид - Хейзел Райли
Она понимает, что загнала меня в угол. Вместо того чтобы давить, берёт флакон пены с нишы в стене, выдавливает на ладонь щедрую порцию и начинает мыть меня. Её маленькие ладони нежно трут мою кожу. Я закрываю глаза и отдаюсь этому прикосновению — тихому и успокаивающему. Подушечки пальцев скользят по прессу — я напрягаюсь, потому что снова хочу быть внутри неё и целовать до изнеможения её мягкие, полные губы.
Мы смываем пену друг с друга; когда она поворачивается ко мне спиной и одним взглядом просит ополоснуть ей спину, в сердце колет. Как возможно, чтобы что-то настолько красивое и чистое, упрямое и храброе, с таким умным и хитрым мозгом — выбирало меня? Я вообще достоин?
Когда она перекрывает воду, я вылезаю первым — просто чтобы подать ей руки. Накрываю её плечи халатом, аккуратно затягиваю пояс. Потом беру и свой.
Хейвен не успевает и слова сказать — я подхватываю её на руки, прижимая к себе. Она мгновенно обвивает меня ногами, а я одной рукой держу её, другой — выношу на балкон. Осторожно усаживаю на парапет, не отпуская — вдруг сорвётся.
Разгар утра, солнце льётся на нас. Больше на Хейвен: оно подсвечивает её медные волосы, потемневшие от воды. Она смотрит, явно застигнутая врасплох моим манёвром, наклоняет голову:
— У этого было какое-то особое назначение? Хочешь скинуть меня вниз?
Я едва улыбаюсь, хотя сама мысль, что она может упасть, поднимает во мне волну паники:
— Не искушай.
Она тянется за поцелуем — и тут на пару метров дальше распахивается другая балконная дверь. Гермес выходит из своей комнаты голый, почёсывая ягодицу. Увидев нас, улыбается всеми идеальными зубами:
— Секс на террасе? Возбуждающе. Хейвен, если устанешь от моего брата — заходи ко мне.
Я закатываю глаза и поворачиваюсь к нему:
— Если захочешь, чтобы тебя отмудохали, — заходи ко мне.
Гермес запрокидывает голову и взрывается визгливым смехом:
— Какая же ты ревнивая, Дива. Почему бы не написать проникновенный пост о ревности и не выложить в Tumblr?
Эта тема с моим блогом начинает бесить. Рука Хейвен останавливает меня — будто она почувствовала, как во мне зудит желание двинуть братцу пощёчину.
Гермес облокачивается на парапет в паре шагов от нас и шумно зевает:
— Ночью почти не спал, — сообщает. — Кто-то тут трахался с огромным остервенением.
Щёки Хейвен вспыхивают:
— Прости, это мы…
Гермес перебивает, хмурясь:
— О, нет. Я не про вас. То есть вас я тоже слышал. Но это Афина такой ад устроила.
Классика. Хотя Хейвен выглядит ещё более растерянной. Если бы я не знал сестру, тоже не подумал бы, что она способна на «романы» или на то, чтобы отпустить себя. Она вечно жёсткая и строгая.
И прежде, чем Хейвен — а любопытство у неё профессиональное — начнёт расспросы, к нам присоединяется кто-то ещё. Девушка с растрёпанными волосами, туфлями на каблуках в руках и голубым платьицем, изрядно потрёпанным. Поздно замечает нас троих и, увидев, распахивает глаза:
— Простите. Я думала, отсюда тоже можно выйти…
Гермес даже не пытается прикрыться. Показывает на лесенку в конце — она спускается к пляжу и ответвляется к общественной зоне острова, к игровым залам. Девушка благодарит его робкой улыбкой и, опустив голову, пролетает мимо.
Едва она скрывается, Хейвен шепчет:
— Она вышла из комнаты…
— Афины, — заканчиваю я.
Ей нужно пару секунд, чтобы сложить два и два:
— Афина — бисексуалка?
— Афина — лесбиянка, — поправляет Гермес. — На сто процентов лесбиянка, Хейвен. Не удивлюсь, если вся её «ненависть» к тебе — это всего лишь мощное сексуальное напряжение. Тебе нравятся девушки, Хейвен?
Хейвен подбирается к важному выводу:
— А Лиам знает? Это поэтому его стихи и попытки ухаживать не сработали?
— Нет, не знает. Вообще-то кому-то стоило бы ему сказать. — Вздыхаю. — Хотя, если честно, не сработали они в первую очередь потому, что это Лиам. Но да, её равнодушие к мужчинам тут немало значит.
Она кивает сама себе. С каждой секундой всё больше забавляется этой новостью. И я не виню её. Вспоминать, как Лиам из кожи вон лез, чтобы добиться девушки-лесбиянки, — смешно. Чем дольше думаю, тем больше мне кажется, что не говорить ему — лучший и самый комичный вариант. Мы с Аполлоном и Гермесом усаживались на диван и читали его «рифмованные произведения». Это было нелепо. Было даже стихотворение под названием «Папайя» — и вообще непонятно, к чему он клонит: к вагинам или к фрукту. Видимо, экспериментировал.
— Ну, увидимся, ребята, — Гермес уже разворачивается к своей комнате, щедро демонстрируя нам свой бледный зад. — Хейвен — до завтра, в Йеле. Дива — до скорого.
Хейвен машет ему весело, я даже не напрягаюсь. Я слишком занят ею, теперь, когда мы снова вдвоём. Скользну руками под её халат, беру за талию. От этого у неё широко распахиваются глаза.
— Ты точно хочешь уезжать через пару часов? — повторяю тот же вопрос, уткнувшись лбом ей в грудь.
Хейвен прячет лицо в моих сухих волосах и глубоко вдыхает:
— Мог бы попросить остаться как-нибудь красивее.
Я приподнимаю голову ровно настолько, чтобы встретить её взгляд:
— Останешься?
Она не ожидала, что я её поддержу. Прикусывает губу, чтобы спрятать улыбку.
— Увидимся завтра, — шепчет ласково. Проводит пальцами по моим волосам и, как всегда, задерживается на моём шраме. Замирает, разглядывая его, — и я позволяю, молча, хоть внутри и чувствую себя уродом.
— В приюте меня почти никогда не называли по имени, — вырывается у меня. Хейвен замирает, рука зависает в воздухе. Я прижимаю её ладонь к своей щеке — успокаиваю. — Отчасти потому, что нас было много, и всех не запомнишь. А отчасти потому, что меня бросили перед мусорным баком — не до того им было, чтобы ещё и имя дать. Его выбрал кто-то другой, не знаю кто, но по закону без имени оставлять нельзя.
Тёплое дыхание Хейвен касается моих губ.
— Какое?
Вдыхаю и выдыхаю несколько раз, закрывая глаза.
— Кай. — Снова вдох. — Полностью — Малакай. Хайдес Малакай Лайвли.
Хейвен прижимает меня к себе. Такая маленькая — и всё равно пытается упрятать в своём крошечном теле мои метр девяносто. Ткань халата мягкая и приятная, но я бы предпочёл её кожу. Я распахиваю полы и прижимаю лоб к её голому животу. Она не возражает. Касаюсь губами
