Сошествие в Аид - Хейзел Райли
Кронос и Рея возобновляют речь. Гости аплодируют. Кто-то ликует, вероятно, потому что выиграл. Мне всё равно. Я всё ещё на грани сердечного приступа: ладони мокрые, внутри пустота. Даже присутствие Хайдеса не залечивает ран.
Я отрываюсь от его рук и направляюсь к дверям зала. Пусть Кронос видит — он не запретит мне уйти. Я хочу закрыться в своей комнате под ключ и ждать утра. Ньют был прав: мне вообще не следовало сюда ехать.
Что мне принесло это путешествие? Знакомство с Минтой, открытие, что у неё и Хайдеса была какая-то странная связь, и что теперь он повторяет со мной то, что делал с ней. Я даже не знаю, в курсе ли этого Аполлон. К панике добавляется тошнота.
И ещё — незнакомец с записками. Больше я его не боюсь, но боюсь того, что он хочет, чтобы я узнала. Боюсь, что попала в серьёзную проблему. То, что сначала казалось игрой, всё больше похоже на реальность.
— Хейвен! Стой! — кричит Хайдес. Его голос отзывается по всей вилле, пока я поднимаюсь по мраморной лестнице на верхний этаж.
Он рядом через несколько шагов — я медленнее и ещё на каблуках.
— Оставь меня в покое, — шиплю. — Я хочу спать.
— Ты ляжешь только после того, как мы уладим историю с Минтой.
Из груди вырывается горькая усмешка.
— Ты не будешь решать, что мне делать. Я не собираюсь тебя слушать. Я хочу свалить отсюда как можно скорее. Почему бы тебе не вернуться к Минте и опять не переспать с ней? Иди, получай удовольствие. Может, угости её чем-нибудь экзотическим, раз уж тебя гложет фантазия.
Хайдес фыркает. Он явно не принимает всё в трагизм, в его злости много веселья.
— Постой. Дай поговорить. Позволь мне объяснить.
Мы стоим посреди коридора с дверями комнат братьев. Я сталкиваюсь с ним, резко загородив путь, затем расшнуровываю туфли и скидываю их, облегчая уставшие ступни.
— Объяснить что? Мы не вместе, это я знаю. Но повторять со мной то, что ты делал с ней? Боже, противно. Ты жалок. Ты — мерзкий ублюдок!
Я не выдерживаю и швыряю в него туфли. Он ловит их на лету и роняет на пол, всё ещё ухмыляясь, как будто смотрит самый смешной фильм на свете.
— Хейвен… — говорит он.
— Боже, — вырывается у меня. — Я бы с удовольствием влепила тебе пощёчину. Без шуток. Я сейчас так взбешена, что видеть тебя не могу. Убирайся. Иди и нашёптывай свои романтические фразы по-гречески первой встречной. Давай! — срываюсь на крик. Ревность жрёт меня изнутри, как паразит, выгрызающий органы.
— Ты очень милая, когда ревнуешь, — спокойно комментирует он.
Я уставляюсь на него, ошарашенная:
— Это всё, что ты можешь сказать? Серьёзно? — выговариваю по слогу. — И я не ревную. С чего бы? Из-за тебя? Идиота, который жрёт яблоки и играет в ролевые игры со своей семейкой?
Он опускает голову, пряча беззвучный смешок. Когда вновь встречает мой взгляд — опять серьёзен:
— Ты ревнуешь до костей. Как и я тебя. И тебе не надо стыдиться, тем более — прятать это от меня. Потому что я ещё никогда так не хотел прижать тебя к стене и показать, с кем именно мне действительно хочется трахаться, как сейчас. Так что ревнуй. Ревность — тоже лицо любви, и я от тебя хочу всё, что ты готова мне дать.
Я не могу сглотнуть. Не могу вспомнить, отчего я вообще на него так разозлилась. Не могу отвести взгляд. Могу только запомнить каждое его слово.
— Я ничего не «повторял», — Хайдес возвращает разговор к сути.
— А откуда она тогда знала, что мы делали?
Он пожимает плечами:
— Она работает здесь. Логичнее всего — узнав, что я вернулся, она за нами следила. А потом устроила тебе спектакль.
Я мну губы. Этот вариант я, правда, не учла:
— А рассвет? Она сказала, что ты позовёшь меня встречать рассвет. Значит, вы это делали.
Он качает головой, криво сжав губы:
— Нет. Она просто знает, что я почти всегда встаю на рассвет. Она как раз заканчивает смену к этому времени. Так что, бывало, особенно летом, когда мы тут отдыхаем, она натыкалась на меня на пляже. Но мы никогда не встречали рассвет вместе. И я её на это никогда не звал.
У меня, наверное, самое униженное выражение лица в истории униженных выражений. Хайдес делает шаг, и я не отступаю. Он всё равно настороже — справа от меня ваза, и он явно боится, что я метну её в него.
— Но в постель ты с ней лёг. А Аполлон? Как ты мог…
Он тут же перебивает:
— Это была игра, — бормочет почти с неловкостью. — Игра, в которой участвовал и Аполлон. Прошлым летом, да. Я не хотел. Я просто следовал правилам. И это был только секс. Я её даже не поцеловал. Больше — ни разу не прикоснулся. Но она стала ещё сильнее зацикливаться на мне. Так что…
— Я ошиблась во всём, — подытоживаю. Отхожу назад, пока не упираюсь в холодную стену.
Хайдес следует за мной — всё ещё немного тревожный.
— Ты не ошиблась. Не на этот раз, — улыбается. И явно вспоминает, сколько раз раньше говорил обратное. — Минта тебя обвела вокруг пальца. И когда ты спросила, спали ли мы, наверное, мне не стоило первым словом отвечать «да».
Глаза наполняются слезами. Он не сваливает на меня вину. А ведь часть вины — на мне. Ноги подкашиваются, я сползаю вниз, но он ловко подхватывает и ставит на место. Ладонями перекрывает мне пути к бегству, упираясь в стену по обе стороны от моего лица.
— Я дала себе слово не доверять, — шепчу. — Но когда ты позвал встречать рассвет… Это было слишком. Я не выдержала. Прости.
Он склоняет голову, глаза прикованы к моим губам:
— Для такой упрямой, строптивой Дивы, как я, приятно слышать, что ты умеешь извиняться.
Я закатываю глаза, но улыбаюсь:
— Перестань пытаться мне облегчить жизнь. Я не заслужила.
— Заслужила это и больше.
По инерции я касаюсь его руки, обтянутой чёрной тканью. Скольжу к вороту пиджака и прячусь под ним, прижимая ладонь к его коже. Его дыхание тяжелеет, когда кончики моих пальцев обводят рельеф пресса. На нём без ремня — я стягиваю брюки
