Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон
— Перед нами стоит истекающее соком жаркое, — сказал он, — от которого каждый может отрезать кусочек.
И право же, мне показалось, что все они облизнулись.
Еще один пример — под самый конец. Стряпчий Стюарт ликовал, предвкушая месть главному своему врагу, герцогу.
— Господа! — сказал он, наполняя свой стакан. — Выпьем за здоровье шерифа Миллера. Его таланты на поприще правоведения всем нам известны, о иных его талантах достойно свидетельствует вот эта чаша. Но уж когда дело доходит до политики!.. — вскричал он и осушил стакан.
— Да, но это ведь не политика в том смысле, какой вы имеете в виду, друг мой, — сказал польщенный Миллер. — Революция, если угодно, и мне кажется, я могу обещать вам, что историки будут датировать ее делом мистера Бальфура. Но при надлежащем ее ведении, при осторожном ведении, мистер Стюарт, она обернется мирной революцией.
— Ну, если проклятые Кэмпбеллы останутся в дураках, я лить слез не стану! — воскликнул Стюарт, ударяя кулаком по столу.
Нетрудно догадаться, что все это мне не слишком нравилось, хотя я с трудом удерживал улыбку — столь простодушно-наивными были эти старые мастера интриг. Но я претерпел столько невзгод не для того, чтобы шериф Миллер возвысился, и не для того, чтобы в парламенте произвели революцию, а потому я вмешался в разговор со всей безыскусностью, на какую был способен.
— Позвольте поблагодарить вас, господа, за совет, — сказал я. — А теперь, с вашего разрешения, мне хотелось бы задать вам два-три вопроса. Во-первых, одна вещь словно бы упускается из виду: принесет ли такой оборот дела пользу нашему другу Джеймсу Гленскому?
Они как будто немного опешили и ответили каждый на свой лад, хотя все сошлись в одном — Джеймсу теперь можно уповать только на королевское помилование.
— Пойдем далее, — продолжал я. — А Шотландии оно какую-нибудь пользу принесет? У нас есть поговорка, что только скверная птица марает собственное гнездо. Помнится, мне рассказывали, что в дни моего младенчества в Эдинбурге произошли беспорядки и это дало повод покойной королеве назвать нашу страну варварской. Нам же, насколько я понимаю, они принесли только вред. Затем настал сорок пятый год и о Шотландии заговорили повсюду, но я ни разу ни от кого не слышал, чтобы сорок пятый год принес нам хотя бы малейшую пользу. А теперь перейдем к делу мистера Бальфура, как вы его назвали. Шериф Миллер сказал, что для историков оно послужит исходной датой, — и я склонен с ним согласиться. Но боюсь только, что они усмотрят в нем исходную дату эпохи бедствий и общественных потрясений.
Сообразительный Миллер уже почуял, куда я клоню, и поспешил свернуть на тот же путь.
— Сильно сказано, мистер Бальфур! — воскликнул он. — Веское замечание, сударь!
— Далее нам следует спросить себя, будет ли от этого польза королю Георгу, — продолжал я. — Шериф Миллер как будто смотрит на это довольно легко, но, думается мне, вряд ли удастся обрушить вокруг монарха дом так, чтобы его величество не получил ушибов, любой из которых может оказаться роковым.
Я умолк, давая возможность возразить мне, но они промолчали.
— Теперь о тех, кому это дело может оказаться выгодным, — возобновил я свою речь. — Шериф Миллер перечислил несколько имен, к которым любезно присовокупил и мое. Надеюсь, он извинит меня, если я с ним не соглашусь. Мне кажется, я не уклонялся и не прятался, пока речь шла о возможности спасти жизнь человека, но, признаюсь, я считал, что подвергаю себя немалым опасностям, и, признаюсь, мне кажется, будет очень жаль, если молодой человек, помышляющий стать законоведом, приобретет репутацию смутьяна и любителя ловить рыбку в темной воде, когда ему еще не исполнилось и двадцати! Джеймсу же, по-видимому, теперь, когда приговор уже почти вынесен, не остается иной надежды, кроме милосердия короля. Так не лучше ли воззвать к его величеству, не пятная публично людей, вознесенных им столь высоко, и не ставя меня в положение, которое, по моему убеждению, приведет к моей погибели?
Они все молча смотрели в свои стаканы, и я понял, что им очень не нравится позиция, которую я занял. Впрочем, Миллера я врасплох не застал.
— Если мне будет дозволено облечь мысль нашего юного друга в более четкую форму, — сказал он, — то, насколько я понял, он предлагает, чтобы мы изложили факт насильственного его задержания и, пожалуй, суть некоторых показаний, которые он готовился дать, в прошении на имя монарха. Этот план несет в себе обещание успеха. Он не менее — а, пожалуй, и более — любого другого может помочь нашему клиенту. Не исключено, что его величество соизволит счесть всех, имеющих отношение к указанному прошению, достойными некоторой благодарности, ибо в ней можно будет усмотреть выражение весьма тонкого верноподданнического усердия. И мне кажется, составляя его, необходимо иметь в виду именно это.
Они закивали, хотя и не без вздохов, так как первый план, несомненно, был им более по вкусу.
— Ну так прикажите подать бумаги, мистер Стюарт, — продолжал Миллер. — Мне представляется весьма уместным, если прошение подпишем все мы пятеро здесь присутствующие, как защитники осужденного.
— Во всяком случае вреда нам от этого не будет, — заметил Коулстон с новым вздохом, так как последние десять минут он уже видел себя лордом-адвокатом.
После чего они без видимой охоты занялись прошением, но вскоре загорелись, и мне оставалось только играть роль зрителя да изредка отвечать на тот или иной вопрос. Документ получился весьма убедительный. Начинался он с изложения моей истории — награда, обещанная за мою поимку, моя добровольная сдача властям, средства, пущенные в ход, чтобы воздействовать на меня, мой плен и мое появление в Инверэри, когда было уже поздно. Далее объяснялось, во имя каких интересов государства и верноподданнических чувств было решено отказаться от права искать воздаяния, а в заключение следовали красноречивый призыв к королевскому милосердию и просьба помиловать Джеймса.
Мне показалось, что меня безжалостно принесли в жертву и представили эдаким бесшабашным забиякой, которого этот сонм законников лишь с трудом удержал от крайностей. Но я
