Ужасы войны - Тим Каррэн
- Ну?
Она медленно облизнула губы - не от страсти, а просто смачивая их, чтобы слова не застревали.
- Интересно, что сказала тебе Фатима, - произнесла она. - Ты встревожен. Я это чувствую.
Йемура сделал еще один глоток айрага.
- Она говорит загадками и изъясняется в парадоксах. Говорит, что великое горе ждет меня, если я отправлюсь искать сокровище.
Он отмахнулся, будто эта мысль была всего лишь надоедливой мошкой.
- Если так, то кости моей судьбы уже брошены.
- Ты не боишься ее предсказаний?
- Я не боюсь ничего, моя мышка. Это меня боятся.
Он знал, что она не поверила - не больше, чем он сам. Но важно было вести себя как хан. Он был ветром, гнущим кусты, а не кустом, дрожащим от ветра. Один знак слабости - и люди перестанут повиноваться. Они уважали силу и хитрость, но презирали мягкие сердца и нерешительность.
- Фатима часто бывает права, - тихо заметила Хулгана.
Йемура усмехнулся.
- Да, но иногда и она ошибается. Пусть это будет именно тот случай.
* * *
Несмотря на масштабы кровавой расправы, последний из старейшин деревни не покорился.
Йемура не требовал многого - всего лишь сокровища. Если они существуют, а он был уверен, что существуют, то по праву рождения они должны принадлежать ему. Как монгольский военачальник, он имел право владеть всем, что видел. Все народы должны были склониться перед ним. Они были не более чем животными, созданными для порабощения. И этот упрямый старик был всего лишь лошадью, которую следовало сломить.
- Тебе осталось жить считаные минуты, старик, - тихо произнес Йемура. - Я пришел за сокровищем, скрытым в этой грязной дыре, и я его получу. Я не терплю собак, что стоят у меня на пути. Так отдашь ли ты мне то, что принадлежит мне?
Старец молчал.
- Очень хорошо. Позволь мне убедить тебя в моей искренности.
Его жену, Чимег, вывели вперед. Старик тут же начал умолять о пощаде, но напрасно. Для Йемуры существовало лишь одно - сокровища.
Фатима была снова вызвана. Из ее коллекции ядовитых змей вынесли египетского аспида. Рептилия, раздосадованная, но пока еще спокойная, шевелила капюшоном в руках ведьмы. Фатима поместила змею в рогожный мешок, накинула его на голову Чимег и затянула узлом у горла.
Аспид, раздраженный теснотой, тут же впился в ее лицо - клыки пробили губы, щеки, веки, язык. Женщина захлебнулась хрипом и, содрогаясь в конвульсиях, рухнула на землю.
Но даже тогда старец не сломался. Он казался еще более непримиримым, чем прежде.
Йемура потерял терпение. Он бушевал, он кричал. Никто не мог противиться его железной воле, особенно такой жалкий пес, как этот старик.
Если он желал, чтобы его очистили от кожи, словно яблоко, то так тому и быть.
В умелых руках нож мог многое - резать, колоть, даже лечить. Но в руках садиста он создавал лишь крики.
И вот Черный Клинок Байауда, окруженный нетерпеливыми мастерами пыток, принялся за работу. Йемура смотрел, как его люди упражнялись в своем искусстве.
Они резали.
Они резал на кусочки.
Они разрезали на части.
Они протыкали и перфорировали.
С особой тщательностью сдирали тонкие полосы кожи с груди, горла, бедер старца. Вырезали из его тела сгустки жира, извлекали из глазниц желеобразные комки. Один из палачей, ухватившись за веко, вырвал глаз, потряс им перед псами войны, демонстрируя кровавые нити зрительного нерва. Затем с небрежным движением отсек нос и швырнул добычу вечно голодным собакам.
Эти звери следовали за монгольской ордой, как акулы за кораблем. Они знали, что насытятся человеческим мясом.
Когда старик потерял сознание, его окатили ледяной водой, ввергая в новый круг мук. Йемура сделал глоток вина, освежая горло. Он не любил тратить время впустую.
Заточив клинок и стерев кровь со щек, он полоснул старика по лицу. Острие скользило от лба к подбородку, слой за слоем снимая плоть, пока нож не заскрежетал по черепу. Даже самые закаленные из воинов поморщились.
К тому времени старец снова провалился в беспамятство.
Его привели в сознание, когда Йемура ухватился за его язык. Разум уже почти покинул старика, и тогда военачальник забрал в качестве последней дани его второй глаз.
Племя придвинулось ближе. Они не хотели пропустить заключительный акт.
Обескровливание старейшины.
Йемура любил, когда все было доведено до совершенства. Это заняло некоторое время.
* * *
- Прости, что прерываю тебя, о хан, но кое-что было найдено. И это... это не поддается описанию.
Йемура ощутил тревожное предчувствие, словно холод пробежал по его костям.
- Говори, - приказал он.
Шрамоликий выглядел обеспокоенным. Это было непривычно. Он прошел бесчисленные походы - от Юньнани до Фракии, сражался с лучшими воинами, шел в бой со сталью в кулаке и кровью во рту. Йемура никогда не видел его испуганным. Но сейчас, в этой высохшей, заброшенной деревне, он был напуган.
Йемура не сомневался в этом.
Но сколько бы он ни засыпал его вопросами, тот лишь качал головой, бормоча, что это выходит за пределы его опыта.
Они направились к окраине деревни, где возле хижины с треугольной крышей сгрудились солдаты. Они переговаривались шепотом, беспокойно топчась на месте.
- Что за глупости? - рявкнул Йемура.
Шрамоликий провел его внутрь и указал на потайной ход, скрытый под подстилкой из козьей шерсти.
- Люди... - сказал он. - Я не могу заставить их вернуться туда. Они боятся.
Досада Йемуры превратилась в ярость. Его воины - воины! - дрожали, как мальчишки.
- За это придется заплатить, - процедил он. - Я спущусь первым. А ты прикажешь им следовать за мной. Если ослушаются - я получу их головы.
Шрамоликий кивнул и поклонился.
Йемура рванулся вперед, раздраженный этой глупостью. Шагнул вниз, затем еще. Проход был темным, удушливым. В лицо что-то метнулось - крылатое, невидимое. Он взмахнул мечом, отгоняя тварь.
- Факел! - его голос эхом разнесся по тоннелю.
Раздался звук.
Женский плач.
Йемура нахмурился. Еще одна старая ведьма? С него хватит. Любой, кто встанет на его пути, умрет.
Он сделал еще шаг вниз. Что-то шевельнулось у его ноги. Острые коготки скребли по броне. Он потянулся, чтобы отшвырнуть это, и вскрикнул от отвращения.
Оно было пухлым,
