Ужасы войны - Тим Каррэн
- Мы... мы должны что-то сказать, - сказал Хольц, крепко сжимая в рукавицах винтовку "Маузер".
Штайн оскалил свои гнилые зубы.
- Ладно, Хаузер мертв. Мне будет его не хватать. Вот так. Этого достаточно?
Крейг рассмеялся горьким, злым смехом.
Люптманн уставился на кровь на своих руках, испачкавшую его рубашку.
- Ты - дерьмо, Штайн. Ты всегда был гребаным дерьмом. Хаузер десятки раз спасал нам жизнь.
- Да, герр доктор. Как я мог быть таким бесчувственным? - Штайн рассмеялся.
Люптманн поднял свои красные, исходящие паром руки, возможно, желая обхватить ими горло Штайна.
Кранц поднял пистолет-пулемет "Шмайссер".
- На это нет времени. Мы должны возвращаться. Возьмите с него все, что сможете, и уходим.
Они забрали у Хаузера рюкзак и винтовку, штык и сумку с хлебом, передали Кранцу обшарпанный кожаный футляр с картами.
Фонарь погас, и они снова вышли в мертвый холод Сталинграда. Вдалеке слышался гул артиллерийской стрельбы, стон ветра, звук сапог, пробивающих снежную корку. Штайн шел впереди. Он воевал, убивал и калечил уже два года, но война еще не умерила его пыл. В сером свете Люптманн наблюдал за ним. Ему было интересно, когда смерть настигнет Штайна и придется ли ему погрузить руки в живот или отрубить ему одну из конечностей. Он также задавался вопросом, будет ли он прилагать особые усилия, чтобы спасти жизнь человека, чья душа была столь же пустынна, как и окружающий их пейзаж.
Они двинулись прочь, дыхание срывалось с губ.
Город был погружен в полумрак. Вокруг них возвышались громады выщербленных зданий, а на улицах лежали груды обломков. Переступая через окоченевшие голые трупы русских граждан, они двигались сквозь ночную пелену. Спустившись в переулок, они миновали изрешеченную осколками стену церкви. Они забежали за занесенный снегом ряд изгородей, когда мимо прокралась группа русских детей, волоча за собой безголовый труп собаки, которая, без сомнения, направлялась на похлебку. Дети смеялись и пели, бездумные и одурманенные месяцами жестокого конфликта. По ночам они стаями бродили по улицам, и, будь то немец или русский, если они застанут вас спящим, они перережут вам горло за несколько корок хлеба или рваное одеяло.
Люптманн последовал за остальными через разрушенный фундамент дома, его противогазная канистра звенела от ветра. По открытому полю неслись потоки снега. Приседая, они перебрались через квартал развалин и остановились. Штайн подал им знак рукой, чтобы они оставались на месте. Только Кранц пробрался вперед. Они с Штайном пошептались пару мгновений. Затем Штайн помчался один, перебегая от дерева к дереву, его шинель развевалась на ветру. Он обогнул разрушенный дом и вошел внутрь.
Люптманн чувствовал, как ветер высасывает из него тепло, как дышат его легкие и как бьется его сердце. В доме его ждали Бох и Эртель с костром и кофе, который они взяли у попавшего в засаду советского патруля тем утром. Что его беспокоило, так это то, что он мог видеть мерцающее пламя костра, чего не должен был видеть. Бох натянул брезент, чтобы скрыть свет от посторонних глаз... но теперь это было совершенно очевидно.
Через некоторое время вернулся Штайн, и Кранц приказал им следовать за ним.
Внутри дома Люптманн увидел, что брезент свисает с верхних стропил на одном голом штыре. Он был рассечен тремя неровными порезами. Штык? Бох лежал у стены, мертвый. Он был рассечен от лба до промежности, лежал прямо на земле, расщепленный вдоль, как березовая палка. Его кровь застыла вокруг него красными кристаллами. Она растеклась по стене за его спиной, а с потолка капали застывшие сталактиты. Несмотря на холодную погоду, все еще чувствовался запах его насильственной смерти - металлический, дикий, мясной.
- Бох, Боже мой, Бох, - сказал Хольц, отворачиваясь.
Люптманн ничего не понимал. Если его схватили русские, почему они оставили кофе и шоколад? Провизию и карабин? В Сталинграде трупы сразу же раздевали. Но Бох не был раздет. Его просто положили на землю, и Люптманн подумал, что дело в чем-то похожем на меч.
- Партизаны, - сказал Крейг. - Наверное, это были партизаны.
Но в это никто не верил. Кранц приказал им обыскать дом, ту его часть, которая еще стояла, но никаких следов Эртеля не было. Ну, не совсем. След застывшей крови вел на кухню и выходил через заднюю дверь, которая висела на одной петле и выглядела так, будто в нее попали из миномета. С помощью фонарика Кранца они изучили дверь, зазубренные царапины на ней, следы крови, уходящие в снег.
- Зачем им понадобилось тащить его тело? - поинтересовался Хольц.
- Они были голодны, - сказал Штайн.
Это была ужасная мысль, но не такая уж неслыханная. В городе оставалось очень мало еды. Люди ели собак, кошек и даже друг друга. Мясо было мясом.
- Партизаны, - повторил Крейг.
Это рассмешило Штайна.
- Ты так думаешь?
Он проследил за кровавым следом с помощью фонарика Кранца. На полу кухни остался один огромный и чудовищный отпечаток. Кто-то наступил в кровь, и это был его след. Это не был след человека. Он был большим и размашистым, и на нем отчетливо виднелись следы когтей или шпор. На снегу было еще несколько следов. Шаг был огромен.
- Ни один партизан не оставил бы таких следов, - сказал Штайн.
Кранц внимательно изучил его.
- Почти... почти как след волка.
- Очень большого волка, - сказал Штайн.
Люптманна заинтересовал рисунок следа. Мало того, что шаг был огромным, так еще и тот, кто его оставил, ходил прямо, как человек.
- Гигантский волк, который ходит на двух ногах, - сказал он, почти жалея об этом.
- О, вы бы отлично поладили с моей бабушкой и ее историями об оборотнях и привидениях, - сказал Крейг, стараясь казаться забавным, но потерпел неудачу.
- Вульф, - сказал Хольц. - Он был здесь.
Его слова эхом разнеслись в ночи, и некоторое время никто ничего не говорил. За разбитой дверью лежал снег, тени прыгали и метались. Можно было почти услышать, как смерть на этом ветру зовет тебя в темноту, шепчет твое имя.
- Ладно, черт возьми, - сказал Кранц. - Мы посмотрим, что это такое. Давайте, все вы. Держитесь вместе.
С ужасным ощущением
