Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
Дамы уехали в ноябре, а мы с Джеком присоединились к ним на Рождество и в течение месяца наблюдали, как больная с каждой неделей крепнет и чувствует себя все лучше. Дела требовали нашего возвращения к концу января, а Ида осталась присмотреть за сестрой еще на неделю-две. Помню, как они пришли проводить нас на вокзал, и никогда не забуду последние прощальные слова. «Ах, Джек, не печалься так! – сказала его жена. – Мы скоро вновь с тобой увидимся». Нервный двигатель горного паровозика взвизгнул, словно щенок, которому наступили на лапу, и наш состав с пыхтением двинулся вверх к перевалу.
Когда мы вернулись, Лондон переживал обыденное бедствие февраля – туманы и безветренные морозы, жалившие, казалось, куда больнее, чем ледяной воздух покинутых нами солнечных высот. Нам обоим, думаю, было немного одиноко, и еще в дороге мы решили, что нелепо держать открытыми два дома, когда хватит одного, да и нам так будет веселее. Поскольку наши дома, находившиеся на одной улице в Челси, походили друг на друга как две капли воды, мы решили подбросить монетку (я ставил на орла, Джек на решку), разделить расходы, попытаться сдать свободный дом и, если его снимут, поделить прибыль пополам. Французская монетка в пять франков Второй империи выпала орлом.
Мы были в городе уже дней десять, ежедневно получая из Давоса самые благоприятные отчеты, когда вдруг сперва на Джека, а следом на меня набросился, словно тропический шторм, безотчетный страх. Вполне возможно, что тревога передалась мне от Джека, ибо нет на свете ничего более заразительного. Возможно и то, что мрачные предчувствия пришли к нам обоим из одного источника. Однако я стал испытывать их лишь после того, как об этом заговорил Джек, а значит, более вероятно, что я заразился от него. Помнится, он впервые упомянул о своем состоянии как‐то вечером, когда мы, отужинав в разных местах, сели поболтать перед сном.
– Весь день чувствую себя отвратительно, – признался Джек, наливая себе виски с содовой, – и это после такого отличного отчета о Дейзи. Не представляю, к чему бы.
– Наверное, печень шалит. На твоем месте я бы не пил. Отдай лучше мне, – предложил я.
– Я здоров как никогда, – возразил он.
За разговором я разбирал почту и, обнаружив письмо от агента по недвижимости, с нетерпением вскрыл конверт.
– Ура! За номер тридцать первый предлагают пять гн… Отчего не писать по-человечески?.. Пять гиней в неделю до Пасхи. Мы будем купаться в деньгах! – вскричал я.
– Ах, но я не могу остаться здесь до Пасхи, – возразил Джек.
– Не понимаю почему. Как, кстати, и Дейзи. Утром я получил от нее весточку. Она просит тебя переубедить. Если хочешь, конечно. Тебе тут будет веселее. Прости, я тебя перебил.
Прекрасная новость о еженедельном доходе ничуть не развеселила Джека.
– Спасибо, дружище. Останусь, конечно. – Он прошелся по комнате. – Нет, дело не во мне. Во всем виновато Нечто. Ужас в ночи.
– Которого велено не убояться [1], – заметил я.
– Легко сказать, но я боюсь. Что‐то грядет.
– Грядут пять гиней в неделю. Не желаю пропитываться твоими страхами, – отрезал я. – Главное, что дела в Давосе идут самым благоприятным образом. Что нам в последний раз сообщили? Что ей изумительно лучше. Подумай об этом перед сном.
Тогда зараза – если считать это заразой – мной не овладела. Я ушел спать в бодром расположении духа – а проснулся в мрачной тишине и обнаружил, что тот самый ужас в ночи явился, пока я спал. Страх и дурные предчувствия – слепые, нелогичные, парализующие – вцепились в мою душу. Что же это было? Как барометр может предсказать приближение грозы, так внезапное падение духа, какого мне не случалось прежде испытывать, недвусмысленно говорило: грядет большая беда.
Когда утром мы встретились за завтраком – в тусклом буром свете туманного дня, недостаточно пасмурного для свечей и все же безумно гнетущего, – Джек сразу все понял.
– Значит, и к тебе пришло.
А я даже не нашел сил возразить, что просто приболел, тем более что был здоров как никогда.
Назавтра и на следующий день страх черным покрывалом окутывал мое сознание. Я не знал, чего страшусь, – знал лишь, что оно совсем близко и с каждым мгновением становится все ближе, ширясь, словно завеса туч. Однако на третий день я обрел смелость и решил: довольно дрожать; либо это чистая фантазия, шутка расстроенных нервов, сущая ерунда, и «напрасно мы суетимся» [2], либо это результат воздействия не поддающихся измерению эмоциональных волн, которые бьются о берег сознания, и нас захлестнуло такими волнами. В любом случае куда разумнее противостоять страху, пусть даже это окажется тщетно. Два дня я не работал, не развлекался, только дрожал и унывал. На третий – составил плотный распорядок и позаботился о досуге для нас с Джеком.
– Мы поужинаем пораньше и отправимся в театр на «Человека от Блэнкли» [3]. Я уже позвал Филипа и заказал билеты. Ужин в семь.
(Здесь нужно пояснить, что Филип – наш давний друг, очень уважаемый доктор, живущий на той же улице.)
Джек отложил газету.
– Да, пожалуй, ты прав. Что толку сидеть без дела? Легче от этого не становится. Ты хорошо спал?
– Прекрасно, – бросил я с некоторым раздражением. Нервы мои были на пределе, так как ночью я почти не сомкнул глаз.
– Не могу сказать того же о себе, – заметил Джек.
Все это никуда не годилось.
– Нужно собраться! – воскликнул я. – Двое сильных здоровых мужчин, имеющих все мыслимые основания наслаждаться жизнью, пресмыкаются, будто черви. Может быть, наш страх надуман, а может, нет, однако отвратителен сам факт того, что мы боимся. На свете нечего бояться, кроме самого страха, и ты это знаешь не хуже моего. Давай-ка с интересом читать газеты. На чьей ты стороне – мистера Дрюса, герцога Портлендского или книжного клуба «Таймс»?[4]
Итак, день у меня выдался весьма занятой. Множество впечатлений отодвинуло черную тучу на задний план, хотя я и не забывал о ней ни на минуту. Я задержался в конторе, так что домой в Челси пришлось ехать на автомобиле.
А дома нас наконец настигло сообщение, которое три дня нечетко улавливали наши ментальные приемники.
Я вернулся без двух минут семь и обнаружил Джека уже одетым в гостиной. Хотя день выдался теплым и душным, на меня внезапно дохнуло ледяным холодом – не сырой английской зимой, а чистым бодрящим морозом, каким мы совсем недавно дышали в Швейцарии. Дрова
