По воле чародея - Лилия Белая
– Зря вы его отпустили, пан, – прозвучал позади голос Якова, потягивающего вино.
– Он никому ничего не скажет: знает, что я его уничтожу. Он слишком труслив для этого.
– Я бы не надеялся. На подлость он способен. Пернатый ещё делов таких натворит, чует моё сердце, не успеем разгрести!
– Типун те на язык, дубина! – плюнула Палашка.
Яков усмехнулся.
Властош помолчал немного, а потом произнёс с толикой разочарования:
– Враг мой и сама Настасья. После того, что сделала, я в этом убедился. Я пытался быть с ней великодушным, но она отказалась учиться. Вот, и доигралась. Она хотела рассказать канцлеру, какой я злодей. И наверняка рассказать о своей Искусной силе, ума-то у неё нет, увы… Хм, а тебе Яков успел рассказать, что Лихслав сделал с его дочкой?
Кухарка закивала:
– Успел-успел… Вот, ведь бедное дитя. Надеюсь, со Златой всё обойдётся, и её отпустят!
– Конечно, отпустят, за такие-то деньги, пусть только попробуют не отпустить. Впрочем, всё это мелочи. Самое главное вот в чём. Если кто-нибудь из людей короля узнает, что я нашёл Искусницу, они воспользуются ею в своих целях, и тогда всем нам несдобровать. Шляхтичам, в первую очередь. Осталось немного времени до решающих действий. Важно лишь, чтобы девчонка была со мной заодно.
– С твоим бессердечным отношением, – вздохнула Пелагея. – Да после темницы-то…
– Слушай, старая!.. – начал было Злотенко.
– Тише, Яков! – одёрнул приказчика пан. – Не отвлекайся от своего ужина. А ты, Палаш, поверь мне, ей посидеть и подумать над своим поведением только на пользу пойдёт. Посидит несколько дней, поразмышляет. Ещё и спасибо скажет, что Яков её не высек.
– Я ведь мог, вы мне не дали!
Властош недовольно махнул рукой, и Яков замолчал, вернувшись к вину и сочному куриному окорочку, мирно ожидавшему своей кончины в тарелке.
Палашка, уткнувшись в грудь волшебник, сдалась, замолчала. Его не переубедить, слишком уверен в собственных действиях.
Властош хотел смолчать, но его буквально разрывало изнутри, надо было высказаться.
– Я думаю, мне придётся пойти на рискованный шаг. Я над ней немного поколдую…
– Шо?! – Палашка отстранилась из объятий.
– Не пугайся, нянюшка, вреда ей не будет от этого. Наоборот, боль забудется. И мне легче станет.
– Заклятие? – предположил жующий мясо управляющий. Властош кивнул. Видя, как побледнела Пелагея, обратился к ней, стараясь звучать убедительно: – Поверь, тётушка. Так будет легче для нас всех. Настасья обретёт свободу, как того и хотела.
– Это обман, – возразила нянюшка.
– Во благо, – выдохнул чародей. В мысли его закралось сомнение, а стоит ли так поступать с Искусницей? Быть может, есть шанс, что она исправится, что между ними всё наладится. Но думы его прервал Яков Миколыч, заявив:
– Вы, ясновельможный пан, вправе распоряжаться крепостной девкой, как вздумаете. Казнить или миловать. Воля ваша. – Вот именно— прошептал Властош, глядя в пустоту. – Моя…
– Мара Васильевна знает о том, что ты замышляешь?
Вопрос Пелагеи привёл Вишнецкого в ступор.
Опять заладили про Мару! В последнее время её имя стало нарицательным. Все словно сговорились разом!
– А кто она такая, чтобы лезть в мои дела? – Властош попробовал говорить холодно. Пелагея горестно посмеялась, подошла к своему мальчику со спины, положила тёплую руку ему на плечо:
– Ну уж не обманывай самого себя-то. Мара – первый человек в твоём сердце. И самое тяжкое: что бы ты ни сделал, твоя знахарка тебя поддержит. Не забывай о ней, уж изволь. И не бойся её, чай не огонь, не обожжёт.
Вишнецкий поджал губы. Он не боялся, просто, не хотел думать о ней, вспоминать, лишний раз бередить старые раны. Он не показывал своих чувств к ведьме, надеясь, что она когда-нибудь его возненавидит. Но Мара просто молчала.
«Любит! Она всё ещё тебя любит, дурак! Только, ты запутался, ты боишься!»
«И правильно делаю, что боюсь, – отвечал мысленно внутреннему голосу Вишнецкий. – Не за себя боюсь. За неё. Свяжется со мной и погибнет. Дед жив, чародеев уничтожают по одному. Душат, как цыплят. Творится хаос. Не здесь. Не сейчас. Не сегодня!»
«А когда?» – спрашивал кто-то издалека, и вот на этот вопрос Властош ответить не мог.
Кашель, вызванный табачным дымом, вырвал Властоша из пелены раздумий. Обернувшись, он увидел, как Злотенко только что закончил с поздней трапезой и теперь наслаждался самым лучшим и вредным, что могло быть в этом мире.
Палашка прижала ладонь ко рту и носу.
– Кхе-кхе, опять свою трубку закурил, пустая твоя башка!
– Молчи уж, трещётка, – шикнул на кухарку Яков, блаженно затягивая дым из трубки, набитой махоркой.
– Вот погубит тебя твоё курение, балда ты неотёсанная!
– Сколько раз мне будешь про то напоминать, карга старая?!
– Голова твоя оттого и плешивая, потому шо все волосики выпали от постоянной этой отравы! Я говорила!..
– Слушай, я ж тебя не корю за то, что ты вечно бубнишь! – воскликнул Яков и принялся сердито изображать кухарку: – Придёт и жужжит, как пчела мне на ухо! Почему с такими, как девчонка пана, ты общаешься ласково, а с нормальными людьми вот так?! Даже моя жена не такая!..
Управляющий и кухарка тараторили, не прекращая, бросали друг в друга колкие словечки, но Властош их переругивание уже не слышал. В голове пана отчётливо засела одна идея и совсем не хотела исчезать. Теперь он понимал, какое решение примет насчёт Настасьи. Ему срочно надо было пойти в библиотеку и найти книгу заклинаний. Заклинаний нежелательных, зато действенных.
Подойдя к столику и глядя в пустоту, пан залпом осушил бокал вина.
– Пелагея! – воскликнул он напоследок, обратившись к тётушке. – За Даниилом следи эти дни, пусть поживёт у тебя, не отпускай мальчонку никуда! С Настасьей они вряд ли свидятся, не будет прежней дружбы.
Нянюшка открыла было рот, но ничего сказать не успела: Властош быстрым шагом вышел из гостиной.
Палашка с Яковом прервали ругань, проводили шляхтича странным взглядом.
Когда дверь захлопнулась, кухарка всплеснула руками.
– Не, ну что ж с вами делать-то! – красочно воскликнула она. – Один курит, другой – спивается! Всё-таки, ему нужна жена, лучше всего – Мара. Хозяйкой хоть будет. А то, он всё один да один как перст…
– Не думал, что я когда-нибудь это скажу, – молвил Яков, кисло посмотрев на стоящую перед ним кухарку. – Но
