Ош. Жатва. Том 1 - Артём Александрович Мичурин

— Убить придётся всех? — выдавил он, наконец, и по конопатым щекам покатились слёзы.
— Всех, дружище, убить придётся всех.
Глава 4
Ночка выдалась тяжёлой. Мы с без конца размазывающим сопли по щекам Волдо ходили от дома к дому. Он стучался и жалостливо просил о помощи с отчимом, ибо у того «Сердце остановилось! Он не дышит! Синий весь! Пресвятая Амиранта! Не знаю, что делать!», а я входил следом через открытую сердобольными соседями дверь и освобождал ценный энергоресурс из узилища их бренных тел. От дома к дому, от дома к дому... Только с рассветом остающиеся в живых крестьяне почуяли неладное и, подняв крик, попытались спешно покинуть малую родину. Но Красавчик им этого не позволил. А когда во всей деревеньке не осталось никого, кроме нас троих, пришло время приступать к обещанной инсценировке нападения стаи неведомых плотоядных тварей. Так как плотоядная тварь уже обожралась Олафом, пришлось ограничиться лишь растерзанием трупов в местах колото-резаных отметин. Но, в общем и целом, всё вышло достаточно натурально. Волдо, пока я добросовестно занимался мародёрством, не поленился изобразить в интерьерах следы борьбы и отчаянного сопротивления. Хотя, как по мне, сопротивление выглядело вяловато, но лучше, чем ничего.
Деревушка называлась Щедрый луг. Забавно. И ведь не поспоришь. Мы покинули её с одиннадцатью душами на кармане, тремя увесистыми кошелями монет и кое-каким приданым, но — упаси боже — не «солдатским», а в виде серебряной утвари, потенциально ценных безделушек и весьма любопытного стилета. Последний был прямо всамделишный — с серьёзной гардой, веретенообразной рукоятью и тридцатисантиметровым плавно сужающимся клинком с тремя гранями, разделёнными глубокими долами, без малейших признаков режущей кромки. Никогда такими не пользовался, только в книжках видел. По мне так кинжал функциональнее. Но то было... Там. А здесь, судя по увиденному, подобная пырялка может пригодиться, если какая душа под доспех запрятана. Так что архаичный инструмент для перфорации бронированной мякотки немедля занял место на ремне.
Одну из добытых душ я скормил Красавчику. У того шкура грубела буквально на глазах, в некоторых местах начала трескаться и кровоточить. Похоже, бедолага погиб в огне. Надеюсь, он, как и я сперва, не успел этого понять. Волдо был не на шутку удивлён, когда увидел, что Красавчик поглотил душу:
— Как он это сделал? Разве это не...?
— Животное? — подсказал я.
— Ну да.
— Частично. А что, животные в Оше души не имеют?
— Нет, только разумные создания.
— Очень сомневаюсь, что наличие души связано с уровнем интеллекта, иначе процентов восемьдесят людей ею бы не обладало. Всё упаковал?
— Угу, — поднял пацан два внушительных тюка.
— Тогда грузи и в путь, больше тут ловить нечего.
Двигать решено было в Шафбург — ближайший город, по словам Волдо. Кроме своей близости сей населённый пункт привлекал меня тем, что в нём имелся скупщик, хорошо знакомый Волдо, благодаря пропойце отчиму. А ещё мы планировали отыскать там неучтённого церковью храмовника. Хотя эта задача обещала доставить немало головной боли и финансовых затрат, я готов был с этим смириться ради собственного психического здоровья. Да и ради Красавчика тоже.
— Что-то его колотит, — положил я руку на мелко трясущуюся мешковину, укрывающую будто бы третий тюк на нашей телеге, запряжённой непривычно огромной гнедой кобылой. — Интересно, чью душу мы ему скормили. У вас эпилептиков не водилось?
— Эпи... что?
— Не важно. Ты говорил, до этого вашего Шафбурга два дня. Это пешком?
— Угу.
— Значит, на кобыльей тяге к завтрашнему полудню доберёмся?
— Где-то так.
Волдо всё ещё всхлипывал и шмыгал носом, мысленно переживая события минувшей ночи.
— Хорош уже, — пихнул я его в плечо. — Так сложились обстоятельства. У тебя не было выбора.
— Это неправда, — процедил он, крепче вцепившись в поводья.
— А ты думай, что правда. Какой толк убиваться по тому, чего уже не исправить?
— Мы совершили чудовищное зло, — потряс он башкой, будто пытался скинуть лезущих туда бесов. — Непростительное. Шогун нас за это будет вечность в кипящем масле жарить.
— Это что ещё за хрен?
— Она хозяйка загробного царства.
— Баба? Типа Сатаны с мандой?
— Не надо так...
— Боишься, покарает? Понимаю. Когда душу в руках можно подержать, это, конечно, облегчает процесс погружения в религиозные байки.
Волдо засопел и бросил на меня через плечо испепеляющий взгляд:
— Вы ничего не знаете об Оше.
— Я знаю достаточно, чтобы сделать нужные выводы. Во-первых, Ош — чертовски перспективное местечко. Во-вторых, не желаешь, чтобы твоя охочая до приключений жопа угодила в кипящее масло — просто, не умирай. А, как тебе такой план? Кушай души и живи вечно! — всплеснул я руками, на что Волдо снова замотал головой.
— Рано или поздно...
— Ну что ты заладил? Семнадцать годков только отмучился, а уже брюзжишь как старый дед. Радуйся жизни. У тебя случился охеренный прорыв, я тебя, можно сказать, за уши из болота вытащил и указал верный путь к светлому будущему. Слушайся дядю Кола, и непременно станешь успешным преуспевающим членом местного социума.
— Дядю?
— Кстати, надо легенду сочинить. Вот чего ты ответишь, если кто спросит, мол, что это за мужик с тобой?
— Дядя? Да... Двоюродный. По материнской линии. Метцгер. Кол Метцгер. Из Лейцига. Он далеко, вопросов про знакомства будет меньше. А сам по делам приехал, на заработки. Каменщиком работу ищет, в Лейциге строительства давно нет. Годится?
— Более чем, — покивал я, весьма впечатлённый сообразительностью моего новоявленного протеже. — Ты раньше никакими тёмными делишками не промышлял?
— Нет. Раньше я ни единого геллера не украл и мёртвых только на городской площади видел... Не считая мамы.
— Что ж, старт у тебя выдался мощным. Мои поздравления.
Волдо ничего не ответил, и я тоже решил дать языку передышку.
Дорога петляла между невысокими холмами и рощами раскидистых деревьев похожих на вековые дубы, чьи стволы и ветви были раздуты и перекручены, будто их артрит разбил, ветер гнал по небу кучевые облака, а подбирающийся к зениту Рутезон бросал свой розоватый свет на эту пасторальную картину. Как вдруг...
— Пру-у! Не спеши, родная, — из ближайшей рощи