Изъ Москвы с любовью (том 2) - Сергей Анатольевич Кусков

— Ты, дурында, думаешь, что тебя защитят Шереметьевы? — выдал я боярыне злобный оскал. — Так вот, нам ПЛЕВАТЬ! На Шереметьевых.

Снова провёл огнём по щеке, захватил шею, на которой ослабил воротник — чтоб по голой коже.

— И на Шуйских. И на Бельских. И на Морозовых. И на Трубецких. — С каждым именем я снова и снова палил ей кожу. Ну как палил, я ж не «бычки» тушил о неё, а кратковременный контакт пламени хоть и доставляет дискомфорт, но ничего адски фатального для покрова. Скорее психологический пугач.

— Ты мне не интересна, боярыня. Вот вообще на тебя наплевать! Просто сделай свою работу как просят и всё, у НАС к тебе претензий не будет. Если же не сделаешь — пеняй на себя, мы уже сказали свои критерии. Или с нами, или против нас. Против безвинно оболганных деток. Сечёшь, дурында?

— Са-аш… — Маша дрожала, и дрожала Басманова на потолке. Ага, еле удерживает, недолго осталась.

— Боярыня, я обещаю, даю тебе слово! Если ты сделаешь как надо — мы тебя не забудем. Если же не сделаешь — мы тебя запомним! Вроде звучит похоже, но какая разница в экспрессии у этих двух оборотов, да? Мы найдём тебя, и будем бить. Будем ломать кости — это же не насмерть. Я вспомню орудия пыток инквизиции — читал о них в детстве, но из-за амнезии забыл подробности. Сейчас я тебя только пугаю — сама понимаешь, что я могу в кабинете сестры? Чтобы ты была умничкой, переосмыслила позицию и взвесила всё здраво. И не надо пугать «подпиской» и союзниками — сама подумай, ну что они нам сделают? Маме — да, сделают, а нам? Да над вами вся Москва смеяться будет, начни вы против нас крестовый поход! Ты ТОЧНО хочешь такую войну, боярыня?

Я картинно слез со стула на столешницу, убрал стул в сторону — чтобы тело из под потолка не убилось о него при падении, махнул Маше… И боярыня рухнула. Маша успела отбросить её в сторону от столешницы — упала на пол сбоку. Я же картинно слез, наступив на стул на полу, как и залезал, с другой стороны от упавшей.

Басманова поднялась, окинула нас злым взором, но тут засиял другой огнешар, с противоположного конца стола, и в воздухе запахло… Фоном ментального давления, ибо Оля — тоже мамина доча, и, видно, тоже умеет в мозголомство.

— Не нужно. Это дети. Просто дети.

Спокойный и взвешенный тон старшей сестры подействовал, как холодный душ, и было активировавшая атакующие фигуры боярыня распустила их и опала. Поняла, не справится — это разгром.

— Просто дети? — У госпожи главы трудовой инспекции начался отходняк. Фигуры деактивировала, но злость и ненависть в ней заиграли красками. — Ольга Карловна, ПРОСТО ДЕТИ? — как буйволица заревела она.

— Ну, они же ясно обозначили, против них ведётся ВОЙНА. И они — жертвы, — спокойно продолжала Ольга. — Никто не заставлял Милославских трогать детей. Но раз они это сделали — а пусть мелкие поиграются с ними в войнушку! Только серьёзную! Настоящую! И посмотрим, насколько сильно им станет тошно от игры по правилам малолеток. Вы знаете, что на зонах в камерах, где сидят малолетние преступники, всегда сажают взрослых заключённых? Потому, что те без тормозов, и без пригляда такое устроят, что чертям в аду станет тошно! Вот давайте и посмотрим на кое чьи фантазии.

— Я обращаюсь ко всем здесь присутствующим, — продолжила она. — Вы — главы комиссий, инспекций, не считая вас, Анна Михайловна, — это Беклемишевой, в приказе которой сразу несколько отделов под газету копают. — Сейчас в игре не мама. Не я. И даже не Женя — Евгении это не интересно, она под другое заточена. На тропу войны вышли несовершеннолетние, со всем присущим возрастом максимализмом и отсутствием тормозов. Они не занимаются политикой в Думе, не знают, какие фракции в Дворянском Собрании, и им на самом деле плевать и на мощь противостоящих родов, и на знатность, и на политические договорённости. И мы не будем их сдерживать, что бы близнецы ни выкинули. При этом ни дай господь кто-то попытается надавить на них, ударить и тем более попытаться убить — каюк будет всему роду смельчаков! Обещаю!

— Не слишком ли много вы позволяете детям? — грустно хмыкнула Татищева.

— Нет, — покачала головой Ольга. — Мы посчитали, они имеют право, это их война, не наша. И если Маша сказала, что встретит и превратит в растение — поверьте, я знаю сестру, и пусть через полгода, год или два, но она сделает это. — Перевела взгляд на Басманову. — Сядь! В здании есть целитель, как закончим — отведём тебя к ней.

Та послушалась.

— Просто сделайте, как хотят близнецы. Ибо Милославские и правда зарвались. У вас пара часов для организации, после обеда должна начаться массированная атака редакции по всем фронтам. И, как уже было сказано, стесняться не нужно — речь должна идти о миллионах по каждому из ваших ведомств. Не выполните — Маша пообещала встретить персонально вас, глав проштрафившихся служб, и я мешать не буду. И видя в ваших глазах осуждение, скажу так. Поверьте, уважаемые, это ЛУЧШИЙ выход! — Ольга внимательно оглядела присутствующих, заглянув в глаза каждой приглашённой, а тут сидел добрый десяток человек. — Либо мы позволяем близнецам отомстить самим, либо начинаем войну и топим Милославских в крови силой царского рода, но от последнего и стране, и городу, и косвенно всем вам будет сильно хуже, чем от первого, не говоря о том, сколько прольётся крови. Предлагаю остановиться на сказанном. Прасковья Дмитриевна, останьтесь, — это она Чемодановой, — в остальном совещание считаю законченным, всем спасибо!

Глава 14

Пожарная

Один пожарный любил говорить: «В нашем деле главное не торопиться!»

(к/ф «Крик тишины»)

Чемоданова не ломалась. Но завалила конкретикой, и некоторые моменты откровенно вымораживали. Например:

— Я согласна принять взятку. Но беря деньги, я обещаю. Даю слово боярское. И даже несмотря на то, что передачу «накрыли», и деньги конфисковали, я должна буду выполнить то, о чём мы договоримся.

Ох уж этот махровый феодализм с понятиями о рыцарской чести!

— Хорошо, Прасковья Дмитриевна, сделаем иначе, — поменял я линию на ходу. — Значит, факт дачи взятки остаётся нам на откуп, ваша задача будет… Всего лишь пригрозить Львовской закрыть их к пням.

— Хм-хмм…

— Оль, пень это не матерное слово!

И немного сам развил свою мысль, которая отчего-то до этого мою светлую головку не посещала:

— А что, тюрьма — это действительно как-то