Рожденный, чтобы жечь! – 2 - Дмитрий Лим

— Грандиозному, Гугля? — ответил Боря, уткнувшись взглядом в потолок со странным узором, напоминающим то ли плесень, то ли карту звездного неба для дальтоников. — Настолько грандиозному, что даже не удосужились объяснить, в чем, собственно, заключается наша грандиозность? Меня больше волнует, что будет, если нас заставят искать этих потерявшихся, когда начнутся переходные экзамены. Сам понимаешь…
Гугля подполз поближе к Боре, вновь взял телефон и выбрал смайлик, закатывающий глаза.
«Чё ворчишь то? Тебе ли не пофиг на экзамены? Всё равно мне силу показывать за тебя. А не тебе.»
— Ага, — недовольно буркнул юноша, прочитав сообщение. — Это только по магии. А там ещё теория, и на ней фамильяров вообще не должно быть. Хоть ты и не фамильяр, а младенец.
Затем, Боря упомянул обнуление, которое его ждёт, если вскроется, что он не маг. Гугля, разумеется, попытался его подбодрить, но всё было тщетно. А затем и вовсе, в комнату зашёл Антоха со своими очередными… тупыми идеями.
— К слову, — начал он с порога. — Твоя Лена совсем дурная, — прошёл к своей кровати и, с недовольным видом покосился на Клеменко. — Я к ней и так и сяк, а ей пофиг. Не нравлюсь и всё.
— Хернёй занимаешься, — констатировал факт Боря. — Она вообще тебя не переносит с тех самых пор, как ты притворился, мол, я тебя о чём-то просил. Так что, сколько не подбивай к ней свою колбаску — ничего тебе не светит. Да, малой?
Гугля не сразу понял, что это обращение было к нему. Деловиты тыкая маленькими пальчиками в телефон, он отреагировал только на повторной: «да, малой?», которое звучало уже как-то строже.
— Дя. Антон — ищяк.
— Ишак, — поправил его Клеменко.
Антоха, впрочем, внимания на перебранку с Гуглей не обратил, его душевные терзания были слишком глубоки, чтобы отвлекаться на подобные мелочи.
Он тяжело вздохнул, плюхнулся на кровать, отчего старенькая пружина жалобно скрипнула, и уставился в потолок, словно там, среди плесени и абстрактных созвездий, можно было найти ответ на вопрос, почему Лена предпочла ему, такому видному парню, ботанику с третьего курса, у которого даже имя было какое-то… не запоминающееся.
— Не понимаю, — пробормотал он, скорее себе, чем кому-либо еще, — Чем я хуже этого… Калынова? У него даже рожа какая-то… книжная.
Боря хмыкнул, не отрывая взгляда от потолка:
— С чего ты вообще взял, что она кого-то там предпочла?
— Знаю!
— Ну окей, — протянул юноша. — Тогда причин много. С чего начать? Может, потому что Калынов не пытается засунуть свою «колбаску» куда не просят? Может, потому что он не притворяется тем, кем не является? Может, потому что он хотя бы иногда моется?
Последнее замечание было явно лишним, и Антоха тут же вскинулся, готовый к словесной перепалке, но вовремя вспомнил о своей разбитой любви и уныло опустился обратно на кровать.
— Чушь несёшь, — пробурчал он, — я, между прочим, душ принимаю каждый день. Ну, почти каждый… Ладно, через день. Но это же неважно! Важно, что у меня душа богатая! Страдающая душа поэта! А Лена этого не ценит!
Гугля, до этого момента занятый своим телефоном, вдруг оживился. Он подполз к Антохе и ткнул пальцем в экран.
«Антоха — лузер!» — гордо заявил он, демонстрируя новосозданный стикер с карикатурным изображением расстроенного Антохи и надписью «Я страдаю по Лене!».
Антоха взвыл от отчаяния.
— Даже ты, мелкий засранец, надо мной издеваешься! Где справедливость в этом мире?
Вместо ответа Гугля лишь пожал плечами и принялся лепить новые картинки.
Атмосфера в комнате сгустилась до состояния перезрелого варенья. Боря чувствовал, как его и без того шаткий оптимизм тихонько покидает помещение, крадучись мимо страдающего Антохи и ликующего Гугли.
Он перевел взгляд с потолка, где плесень, казалось, начала складываться в неприличные фигуры, на эту дивную троицу.
Антоха продолжал заламывать руки, причитая о несправедливости мироздания. Гугля, воодушевленный успехом первого стикера, принялся создавать новые шедевры, комментируя каждое свое творение звонким «гы-гы».
Боря, устав от этого балагана, решил сменить тактику. Он резко сел на кровати, отчего пружины отозвались протестующим скрипом. Затем, весьма деловито зевая, потянул руки в разные стороны и начал разминать шею. Антон и Гугля тут же напряглись.
Уж больно хорошо они знали этот жест. Если Боря разминает шею, значит, кому-то сейчас снесут челюсть. Но на их удивление, ничего не произошло. Клеменко встал с кровати и выдвинулся на выход из комнаты.
— Куда это ты собрался? — подозрительно прищурился Антоха, опасаясь, что гнев Бори минует его, переключившись на кого-то менее готового к обороне.
— Проветриться, — буркнул Клеменко, уже нашаривая в кармане связку ключей. — А то тут у вас как в морге. Один сохнет, другой лыбится, как плешивый кот после удачной диверсии в мышином царстве. Мне нужен свежий воздух и тишина.
И, не дожидаясь дальнейших вопросов, Боря выскользнул за дверь, оставив своих товарищей по несчастью наедине со своими тараканами. Он и сам не знал, куда именно направляется. Просто хотелось подальше от этой комнаты, где воздух, казалось, пропитался флюидами страданий и детской злорадности.
В итоге, ноги сами привели его к заднему двору академии, где располагался старый, заброшенный тир. Это было одно из тех мест, о которых знали немногие, и которое идеально подходило для того, чтобы побыть одному.
Когда-то здесь тренировались будущие снайперы и стрелки, но теперь тир представлял собой унылое зрелище: покосившиеся мишени, облупившаяся краска на стенах и горы стреляных гильз под ногами. Но Боре нравилось здесь.
Боря вздохнул с облегчением, оказавшись в полумраке тира. Здесь пахло пылью, порохом и забытыми надеждами.
Он посмотрел на мишени, и ему вдруг захотелось в них пострелять. Просто так, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение. Но у него, разумеется, не было ни оружия, ни патронов. Да и стрелять он толком не умел. Разве что взглядом. Взглядом он умел убивать наповал.
Внезапно, взгляд Бори упал на старый, пожелтевший плакат, висевший на стене. На нем была изображена бравая девушка-снайпер, с прищуром смотрящая в оптический прицел. Под плакатом красовалась надпись:
«Меткий глаз — залог успеха!».
Боря хмыкнул. Ему бы сейчас меткий глаз, да чтобы прямо Антохе в самое сердце его страдающей поэтической души. Хотя, нет, лучше в