Знаменосец забытого бога (СИ) - Ра Юрий
— И что же делать?
— Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита! — Тимур процитировал еще не снятый фильм и сам засмеялся сквозь боль. — Вызывайте «Скорую», родители, на авось надеяться не буем.
Когда приехала «Скорая помощь», молодой врач подтвердил, что симптомы вполне похожи на воспаление аппендикса, и что мальчика они забирают себе. То есть, с собой. И нет, брать из еды ничего не надо, тем более бутерброды и беляши. И бритва тоже не понадобится, там брить пока нечего. А пижаму парню дадут.
Пользуясь несовершеннолетием детского организма любимого сыночка, мама поехала вместе с ним, и это не обсуждалось. На операцию, которую было решено провести прямо поздним вечером (острый живот!), она тоже хотела пойти, но женщину грубо оборвали, слегка накричали и послали в холл ждать, когда всё станет здорово.
Тимур не влезал в разговоры, сочтя, что ему хватит роли жертвы и носителя опухшего отростка. Лежал, подтягивал ноги, заученно говорил по пятому разу, где и как больно, пересаживался, снова ложился… Готов ли он сдавать свою кровь на анализ его тоже не спрашивали, просто велели работать кулаком и терпеть. Терпеть — это была его главная задача. Так что время думать было, время излить сарказм на Кайроса и спросить пустоту, как соотноситься его приступ аппендицита с удачей, везением и счастьем.
В операционной, куда его в конце этого пипец какого длинного вечера, Тимура попросили считать до десяти. Задача даже для восьмиклассника плёвая, а уж для взрослого мужчины, умеющего считать свой процент, доход компании, НДС и откат одновременно, это совсем ерунда. Начав считать и дойдя до одиннадцати, он понял, что наркоз не подействовал. Вместо того, чтоб сказать: «Двенадцать», он крикнул: «Алло, наркоз не действует, не режьте!» Крик не вышел, взамен этого получилось сипение, но его всё-таки услышали. И даже засмеялись, словно он какую-то шутку произнёс. «Всё, парень, мы уже закончили! Повезло тебе, вовремя привезли». Так себе, везение, подумал Тимур и отключился опять.
Палата, в которой он проснулся, не поражала светом, чистотой и оснащенностью. Она была чистой и светлой ровно в той мере, какой ждешь от больничных палат летом. Большие окна — это определенно правильно. А из оснащения — койки, умывальник в углу да тумбочки. Ах да, еще какие-то шнурочки в розетки в стене.
С сериалами про убогую советскую действительность, просмотренными Васей в той жизни, интерьер не совпадал ни в чем, кроме цвета стен. И коек всего шесть, и штукатурка не обваливалась, и линолеум на полу не рваный. Никто не рвал гармонь в приступе творческого безумия, никто не смолил самокрутку. Лежит себе народ тихо, почитывает книжки, сбоку парнишка чуть постарше Тимура, дальше дядьки разновозрастные. Явно ни одного умирающего, так что ничьи стоны не оглашали окрестности.
— О! Проснулся комсомолец! Вот человек умеет всё от жизни брать: и обход проспал, и завтрак, и маму родную.
— Чё прицепился, Митрич, после наркоза парень отходит. После него все спят.
— Игорь! — Тимур повернулся налево и увидел тянущуюся к нему руку паренька-соседа.
— Тимур! Ой! — Он попытался принять удобное положение, но было больно. Так что просто вытянул левую руку и коснулся пальцев Игоря, имитируя рукопожатие.
— Лежи! Нормально всё. Первый день больно будет. Я тоже с аппендицитом.
— Что значит «будет»? Уже больно! — С обидой ответил Тимур. Его не сильно порадовало то везение, которое у него нарисовалось. — И есть охота. И пить!
— Насчет всего этого тут строго, тебе первый день пить даже нельзя, не то что есть. Терпи. Бог терпел и нам велел.
— Кому как. Мне бог ничего такого не предписывал. Сказал только, мол плодись и размножайся.
— Ну хоть не отрицаешь наличие бога, это уже прогресс. Верующий? — И надежда в глазах соседа как фонарик включили.
— Вера есть суеверие и пережиток тёмной эпохи. Наша обязанность всё знать!
— Верно сказал, комсомолец, не поддавайся этому семинаристу! — Крикнул кто-то из другого угла палаты. Скучно людям, вот и подслушивают.
— Чего, реально в семинарии учишься?
— Истинно так. — Солидно и явно кому-то подражая ответил парень.
— Это хорошо, это я удачно зашёл!
— Чему ты так обрадовался, Тимур?
— Буду практиковать методы борьбы с мракобесием среди самых отъявленных мракобесов.
— Что, с места в карьер станешь убеждать меня, что бога нет? Побереги силы, отрок.
— Не. Глупо отрицать факты. Но в чём-то ты прав. Силы надо беречь. Всё завтра. — Тимур облизал слипшиеся губы и откинулся на подушку. Вот дадут напиться, уж тогда он покажет! Ещё бы понять, нафига это ему нужно, было бы совсем здорово. Он же не отрицает богов как таковых, ему религия противна.
Через три дня Тимур чувствовал себя почти здоровым, если не делать резких движений и вставать медленно, а не подпрыгивать, словно тебе четырнадцать. Соседа выписали, уходя он сказал что-то неопределенное в духе «Жалко, что ты некрещёный, я бы за тебя молился». Было непонятно, тронул Тимур его своей душевной чистотой, или семинарист Игорь боится, что из юноши может вырасти что-то совсем страшное.
Вернулся Тимур сразу после выходных, пропустив первое сентября, пришедшееся на понедельник. Признаться, его этот момент совершенно не расстроил, классуха была заранее уведомлена мамой, так что в потеряшки его не записали. А во вторник он сам того не ведая попал. Вернее, попали друзья-коллеги отца, став такими же подопытными кроликами, как и Тимур. А точнее, кормом для одного юного пушистого кролика. Но они все этого не знали.
Не предупредив сына, он решил поставить над мальчиком еще один эксперимент. Сомнений в экстрасенсорных способностях, а вернее в той чертовщине, которая бурлила вокруг Тимки уже не было, зато жутко чесались руки что-нибудь измерить. Если бы не чёткий отказ Тимки измерять его поля, Чирков бы попробовал. Но вспомнился в очередной раз прочитанный роман «Мастер и Маргарита», особенно одна сцена… «Кухарка, простонав, хотела поднять руку для крестного знамения, но Азазелло грозно закричал с седла: — Отрежу руку!» Собственно, Павел и перечитывать взялся его под влиянием сыночка, пока тот был в лагере.
В преферанс в отделе играли от случая к случаю где-то раз в месяц без азарта и не выигрыша ради то в квартире одного из ученых, то другого. Вот Чирков и предложил провести очередную игру у себя. Жена Олега всегда была той самой поддержкой и опорой, которая лишний раз не выносит мозг, понимая важность неформального общения. И вообще, по ее словам, лучше он будет играть и выпивать дома под присмотром, чем незнамо-где творить невесть-что. Шутка? Чирков так и не определил этот момент, но был благодарен за понимание.
Игра шла ни шатко, ни валко, пулю писали до двадцати очков, записали еще меньше половины, когда неожиданно хозяин дома позвал сына
— Тимур, подь сюды!
— Что случилось, папа? Я тут. — Он вышел из своей комнаты, где читал не очень интересную книгу, которую было не жалко отложить.
— Товарищи, мне требуется вас оставить. За себя оставляю сына и наследника, сильно его не обижать. Если много выиграет, не бить.
— Паш, хорош!
— Что, припекло? Да мы тебя подождем!
— Не надо. Я нарыл интересный рецепт кофе, буду на вас испытывать. Дело не быстрое, зато интересно.
— Мы тебе, что кролики?
— Ладно, раз ты согласен продуть, то пускай. Тимур, умеешь?
— Да чего там не уметь, в лагерях только картами и спасались. Сорок дней от звонка до звонка!
— Комсомолец наш человек, садись!
И Тимур сел. Игра шла весело, с его точки зрения, он не заигрывался, не зарывался, приспосабливаясь к манере своих противников. Мужчины увидели, что новый игрок не промах, тоже расслабились и повели разговор на любимую тему, не стесняясь пацана. Политика, куда от неё денешься? Про женщин — на работе, про работу — под выпивку, про футбол — только матом. А вот в такой компании, когда жена товарища рядом, тогда только про политику.
— Я вам говорю, менять нашего Бровеносца не на кого, все такие же.
